— Глупости.
— Про власть, что ли?
— Нет, я о другом.
— Да, да. — Он поерзал на стуле. — Пойдем-ка спать, а?
— Мне не хочется.
— Гюзелев мне рекомендовал одну траву.
— Знает ли еще кто-нибудь? — закричал я. — Знают или нет?
— О чем знают, о траве?
— Да нет же… об этом! Об этом!
— А, о Вакафчиевой! — Он пожал плечами: — Вроде моя жена что-то где-то слышала, но она все хранит в тайне. Никогда лишнего не скажет. Могила!
Я долго смотрел на него прищуренными глазами. Потом пожелал ему спокойной ночи и ушел к себе в комнату. Но ни ему, ни мне не стало легче в эту ночь, как, впрочем, и в следующие. Я постоянно пощипывал его, стараясь узнать, гуляет ли сплетня по всему городу или не пошла дальше нашего квартала. Зная, как чувствительна Виолета и что может произойти, когда она узнает, что обыватели перемалывают ей косточки, я начал энергично отвергать любую клевету. В конце концов решил припугнуть Лачку Векиловым.
— Ха! — ответил он. — Да твой Векилов знает обо всем, он первым узнал. Народная милиция все знает. Будь спокоен!
— Ты уверен?
— Абсолютно. Они с Гюзелевым разговаривали, и Гюзелев рассказал ему все, что слышал от акушерки.
Мы снова умолкли. Оказывается, весь город знал, только мы с Виолетой вообразили себе, что тайна сохраняется между нами. А самое страшное — все притворялись, будто это их не касалось, будто никто из них ничего не слышал. А сами стояли в тени и наблюдали за нами, чтобы удовлетворить свое любопытство: что произойдет дальше? Может быть, ее выселят?
Чем больше я размышлял, тем яснее становились мне некоторые поступки людей, живущих рядом со мной. Теперь я понимал, почему бай Драго и его жена перестали звать меня на утку, почему Векилов смотрел на меня подозрительно, а Гюзелев со мной не здоровался, словно не он, а я сидел под арестом за сводничество и разные нечистые сделки. Может быть, они думали, что Виолета ждет ребенка от меня? И о чем они только не говорили со своими женами по ночам!
Лачка становился все откровеннее. Он без околичностей советовал уйти на какое-то время из автобазы, например, перейти на «Вулкан», там было место шофера. Я не соглашался, но он продолжал меня уверять, что положение осложнилось и мне лучше быть как можно дальше от всего этого. Я ответил, что незачем все усложнять. В конце концов, в мире живут миллионы беременных женщин. И что страшного в том, что и в нашем городе родится один незаконный ребенок?
— Да, но законы? Законы!
— Какие законы?
— Республики.
Я доказывал ему, что республика защитит ребенка. Он еще не родился, а над ним уже сейчас сгущались тучи. Этого нельзя допускать! Республика за детей!
— Лучше тебе быть в стороне! — нашептывал он мне. — Ты же ведь не имеешь с ним ничего общего, так?
— В каком смысле?
— В смысле беременности.
— Я тебя не понимаю. Что, и меня обвиняют?
— Нет. Отец известен.
— Что же в таком случае?
— Смотри, чтоб не окрутили тебя, говорю… Потому что женщины умеют это делать, когда им небо с овчинку покажется, ищут дураков. А мы, мужчины, простофили. Это факт. Когда я женился на своей, она была в положении. От меня, конечно… Сын как две капли воды похож… Венчались, когда она была беременна. Неприятно, знаешь. Смотрят все на ее живот… Твой случай другой.
— Какой мой случай?
— В смысле бракосочетания… Если решишь!
— Я не думал об этом.
— Поговаривают.
— Кто поговаривает?
— Люди. Гюзелев. И другие.
Следующей бессонной ночью он мне сказал:
— Знай одно — ты ширма!
— Что?
— Ширма чужой страсти. Будь осторожен! Неужели ты не понимаешь, что тебя хотят сделать рабом? До каких же пор это будет продолжаться? Ты слепец. Ты ничего не видишь. А тебе уже набросили на шею цепь.
— Глупости!
— Смотри не соглашайся! Будешь потом локти кусать.
Этот человек обладал поразительной силой внушения. Я был в его сетях. Каждую ночь он продолжал свое дело, и вот однажды я полностью оказался опутан сплетнями. Я ходил как больной, боясь встретиться с Виолетой. Я думал, что все считают меня отцом ребенка, и боялся, что скоро все начнут показывать на меня пальцем и шептаться за моей спиной.
Моя бессонница достигла чудовищных размеров. В конце концов я попросил Иванчева освободить меня от работы во избежание какой-нибудь катастрофы. Тот нахмурился и ответил мне, что я, наверное, брежу. Я сказал ему, что действительно брежу, потому что полностью лишился сна. Иванчев мне категорически заявил, что такие производственники, как я, не имеют права уходить с работы. Он начал уговаривать меня выпить по «ампуле», как мы это делали прежде, но я отказался, поскольку испытывал чувство отвращения к алкоголю. Возможно, и тут свою роль сыграла бессонница. Тогда он предложил мне взять месячный отпуск по состоянию здоровья, и я согласился.