Выбрать главу

Старый учитель давно догадался о неблагополучии в семье Ковалевских. Профессору было достаточно несколько часов знакомства с Владимиром Онуфриевичем, чтобы увидеть: характеры их слишком различны, чтобы она нашла в муже опору и поддержку, а он в ее лице — дополнение к собственному существу. Вейерштрасс не упрекал Ковалевского за то, что он возражал против желания Софьи Васильевны поехать в Гельсингфорсский университет и, может быть, поэтому еще более вооружился против ее математических занятий. Он понимал и его, как мужа, желавшего заполнить собой все помыслы жены, но он не мог осудить и свою ученицу, стремившуюся достигнуть поставленной цели, развить свой талант ученого-исследователя. Профессор лишь дружески советовал Софье Васильевне как можно скорее выйти из того одиночества, на которое она сама обрекла себя.

«Я слишком хорошо знаю тебя, — писал он, — чтобы навязывать какой-нибудь совет. Я убежден, что ты достаточно сильна, чтобы самостоятельно справиться со своей судьбой…»

Профессор знал ее характер, знал, какую власть имеет над ней наука, и в письмах сообщал ей то о новых трудах математиков, то о том, что в связи с ее работой он и сам возобновил прежние исследования. Он подробно рассмотрел на семинаре существующие методы определения движения планет и пришел к выводу, что решать связанные с этим проблемы нужно иными путями. «Но эти новые пути пока представляются мне в тумане… Если бы я имел здесь кого-нибудь, с кем можно было бы ежедневно беседовать о моих попытках, то, пожалуй, многое стало бы мне ясно…»

Учитель говорил ей, подбадривая, что если она не вернула ему рукописей о линейных дифференциальных уравнениях, а значит, еще не достигла успехов в исследовании, смущаться не стоит. Ей встретятся многие трудности, которые надо преодолеть. Но пусть задача оказывает упорное сопротивление — вопрос сам по себе заслуживает основательного изучения.

Деликатно, не подчеркивая, профессор пытался помочь ей обрести мужество.

ДОРОГА К КАФЕДРЕ

Живые борются, а живы только те, Чье сердце предано возвышенной мечте. Кто, цель прекрасную поставив пред собою, К вершинам доблести идут крутой тропою И, точно факел свой, в грядущее несут Великую любовь или священный труд!
В. Гюго

ПАРИЖСКИЕ ВСТРЕЧИ

Когда Миттаг-Леффлер собрался в Париж, Вейерштрасс попросил его непременно помочь Ковалевской сблизиться с французами — Пуанкаре, Эрмитом.

— Исследования, начатые Пуанкаре, во всяком случае, приведут к новым аналитическим трансцендентам, даже если он еще и не находится на верном пути… И для Сони знакомство с ним будет полезно.

Миттаг-Леффлер заинтересовал Ковалевскую личностью Эрмита.

— Это удивительный человек, — говорил ей швед. — Когда я во время франко-прусской войны приехал во Францию прослушать курс его лекций, Эрмит сказал мне, что я сделал ошибку, что мне следовало слушать Вейерштрасса, ибо это наш общий учитель. Эрмит был французом и патриотом. Но в этот момент я понял, насколько же он был математиком!

Член Парижской академии Шарль Эрмит с глубоким уважением отнесся к молодой русской ученице Вейерштрасса. С первыми работами ее он был давно знаком и высоко ценил их, как несомненно талантливые исследования. Эрмит познакомил Софью Васильевну со всеми выдающимися исследователями Франции, и они с восхищением отзывались о женщине-математике, покорявшей их острым умом, блеском красноречия и глубиной познаний.

Знакомство с математиками благотворно сказалось на ее работе, внося элемент вдохновляющего соревнования. Соревнования тем более захватывающего, что его приходилось вести первой ученой женщине тех лет с мужчинами, занимавшими признанное положение в науке.

В конце июня Ковалевскую избрали членом Парижского математического общества и просили сделать сообщение об одном ее исследовании. Она разрабатывала его между прочим, посвящая все свое время главным образом «Преломлению света», но оно очень заинтересовало французов.

Софья Васильевна ожила. Ее не смущало почти нищенское существование на 300 франков в месяц в плохой, дешевенькой меблированной комнате, без возможности быть прилично одетой. Что значили эти пустые, суетные соображения перед всепоглощающей радостью творца, пролагающего дороги в науке!

А Миттаг-Леффлер и в этот приезд продолжал разговор о желании видеть ее в Стокгольме.

Софья Васильевна, растроганная таким сердечным участием этого, по существу, малознакомого ей человека, поделилась своими опасениями: