Несмотря на принятие православной веры, Иван Фрязин оставался человеком западной культуры. «Не вдохновился ли Иван Фрязин — склонный, как видно, к участию в политических комбинациях, — напрасными пока что стараниями кардинала Виссариона (выдать Софью замуж. — Т. М.) и вдруг представившейся перспективой устроить неслыханно выгодный политический брак? — задается вопросом Е. Ч. Скржинская. — Ведь в случае удачи московский великий князь, как супруг деспины, мог бы претендовать… на самую столицу Византийской империи, на Константинополь! Пока война с турками не прекратилась, подобная претензия могла выразиться в форме реального завоевания. Не носились ли эти соображения в талантливом комбинаторском уме Ивана Фрязина? Едва ли он был в силах непосредственно направлять намерения папы и наиболее влиятельного из кардиналов, но он мог пытаться найти пути, чтобы навести их на подобные мысли».{224}
Итак, идея брака Софьи и московского князя родилась в голове интригана и авантюриста. Однако окончательное решение по этому вопросу должны были принять, разумеется, кардинал Виссарион и папа Павел II. Отметим особо, что организация брака Софьи не была делом одного лишь Виссариона. В конце XIX столетия среди записей папской счетной книги были обнаружены данные о том, что именно папа Павел II, а не лично Виссарион выделил деньги на посольство 1468 года, отправленное из Рима в Москву.
Идея Ивана Фрязина нашла живой отклик в Риме. Это говорит об изменении отношения Виссариона и папы к дочери Фомы Палеолога. Теперь на нее возлагались большие надежды. Кардинал связывал ее будущее не просто с тихим семейным очагом, а с антитурецкой борьбой и даже с восстановлением византийской государственности. К 1468 году он испробовал, казалось, все средства, чтобы склонить европейских государей к противостоянию султану, но его грандиозные усилия — увы! — не принесли плодов. Оставались дети Фомы Палеолога. Вероятно, к изменению отношения к Софье ее римских опекунов подтолкнуло то, что Андрей Палеолог совсем не оправдывал их ожиданий. В Софье, таким образом, увидели человека, способного стать символом в большой политической игре.
Что же было известно Виссариону, Павлу II и их окружению о русских землях, куда они вознамерились отправить Софью — племянницу последнего византийского императора?
Мрачный мир «рутенов»
Московская Русь в середине XV века была очень мало известна на Западе. По словам одного исследователя, «хорошо, если в Европе знали, что есть такая страна Русь».{225}
Долгое время отрывочные сведения о Руси соседствовали в представлениях гуманистов с известиями, восходившими к эпохе Средних веков. Эти последние нередко основывались на данных античных авторов.
Согласно средневековым воззрениям, Русь представлялась далекой и холодной северной страной. Итальянские интеллектуалы XIII–XIV веков — Брунетто Латини, Якопо Алигьери, Боно Джамбони — считали северные области территорией холода и мрака, где вечная тьма окутывает берега «вязкого ото льда» моря.{226} В начале XV века Фацио дельи Умберти считал главными характеристиками этого края мрачность и пустынность, порождающие страх.{227} В Библии — непререкаемом авторитете для европейских мыслителей той поры — нашлось подтверждение этим невеселым суждениям. Книга пророка Иеремии гласила, что именно «от севера откроется бедствие на обитателей сей земли» (Иер. 1: 14).
Представления о характере того или иного народа в Средневековье и отчасти даже в эпоху Возрождения были обусловлены тем, в какой части ойкумены (обитаемого мира) этот народ живет. «Указание на географическую среду обитания народа… у средневековых авторов являлось уже и характеристикой его моральных, духовных, политических и иных качеств. То есть простое упоминание (в описании народа. — Т. М.) севера, юга или „срединного места“… подразумевало соответствующий каждой из климатических зон комплекс свойств. Северяне, как и южане, от природы должны быть ущербнее во всех отношениях тех, кто населял срединные области земли, и являть собой варварское начало…»{228}