Соня понимала, что счастье без труда невозможно. Она становилась хорошей женой, смотревшей на все глазами мужа, знала свой предел для порывов и страстей. В общем, их жизнь протекала спокойно, радостно, эгоистично. Об этом муж как- то написал свояченице Тане. Его письмо получилось странным. Ведь он обращался к 18–летней девушке с надеждой на то, что только она одна сможет его понять. Он писал ей, что эгоизма не должно быть между мужем и женой, если они, конечно, любят друг друга. Он просил ее написать, что она думает об этом. Безусловно, это письмо было спровоцировано размолвкой с Соней, но почему он послал это письмо ее сестре? Соня хотела разгадать эту загадку. Она вспомнила теперь Лёвочкины восторженные слова в адрес «Тани — сестры», как он называл ее прелестной, поэтической, как ценил ее несравненный шарм, как восхищался ее «берсеином». Таня умела плести вокруг себя «паутину любви», в которую многие попадали, словно в сети, в том числе и старший брат Толстого, Сергей Николаевич. «Чудная, милая, чистая, страстная, энергичная, с прекрасной душой и божественным даром все талантливо описывать» — такие слова приходили на ум двум братьям при виде Сониной младшей сестры. В Ясной Поляне Таня чувствовала себя как «во втором родительском доме», в котором Лёвочка был ее «вторым отцом», «родившим» ее на страницах своего романа. Многие реалии ее жизни — болезнь, страсть к охоте, чудное пение, говенье, молитвы — он «перетолок» в своей эпопее, и благодаря этому она стала вечной Наташей. Соня вспомнила, как старший брат мужа Сергей сказал как‑то Льву: «Подожди жениться. Мы будем венчаться в один день на двух родных сестрах». Судьба распорядилась иначе. Таня рассказала Соне, как однажды, оказавшись наедине с Сергеем Николаевичем, она нервно перебирала огромную связку ключей, и вдруг тишину нарушило внезапное жужжание мухи. Тогда Таня загадала: «Если муха поползет вверх, то…» Она не успела загадать, как муха поползла вверх, и Таня услышала: «Я вас прошу стать моей женой». Двенадцать дней она была его невестой. Но Сергей Николаевич — человек изменчивый, мечущийся между цыганкой Машей Шишкиной, от которой имел детей, и Таней. В конце концов он предпочел Машу и написал отчаянное письмо брату, в котором объяснил, почему не мог оставить ее и детей: «Все эти несчастные десять дней я лгал…»
После этого Лёвочка стал утешать, развлекать свояченицу. Он постоянно брал ее с собой на тягу вальдшнепов. Охотничий мир объединял их. Соня нервничала. Когда она купала двух своих малышей, а потом кормила их и затем укладывала спать, ее муж находился с сестрой Таней в лесу. А Соне так хотелось быть в этот момент со своим Лёвочкой. Однажды она собиралась с ним ехать верхом, но послушно уступила свое место Тане и потом грустила дома в одиночестве. Иногда плакала, сознавая, что Лёвочке гораздо приятнее общество Тани, ловкой, веселой, певучей, а не ее, надоевшей, скучной жены, вечно погруженной в семейные заботы и хлопоты. А ведь Соне в это время было всего двадцать лет. Таня «втиралась» в ее жизнь, и Соня даже подумала как‑то, что если бы не Сергей Николаевич со своими чувствами к ее сестре, то, может быть, близость мужа с Таней могла бы закончиться очень плохо. Ей было горько вспоминать, как однажды летом она вместе с Лёвочкой и гостями собиралась прокатиться в кабриолете, и как муж, будучи инициатором прогулки, небрежно произнес: «Ты, разумеется, дома останешься?» Соня с ужасом увидела, что все места заняты, и едва сдерживая слезы, направилась в детскую, где долго потом горько плакала. В конце концов она пришла к выводу, что «никогда не надо никого, ни мужчин, ни женщин, допускать близко в интимную жизнь супругов, это всегда опасно».
Глава IX. «Не люблю хозяйства никакого»
Соне легко удавалась сложная роль жены — матери. Она выросла в большой и дружной семье, где соблюдались традиции, заботились о старших и помогали младшим. Она учила братьев, шила для них рубашки по готовым выкройкам, которые складывала в свой любимый красный сундучок. Что уж говорить о том, что ей хотелось танцевать, например качучу, темпераментный андалузский танец, сопровождаемый дробным пристукиванием каблуков и пощелкиванием в такт кастаньетами, но она знала, что ей следует заниматься делом: штопать, чинить, шить, вышивать. С 11 лет Соня была приучена рано вставать, чтобы готовить кофе отцу, выдавать кухарке провизию из кладовой, и только после этого она начинала готовиться к урокам. Соня с детства усвоила правило: делу время — потехе час. Поэтому прежде всего занималась домашними делами. Затем ее сменяла Лиза. Повзрослев, сестры перешли на месячное дежурство, посменно передавая друг другу кладовую с продуктами, шкафы с книгами и со столовым бельем. И Соне, и Лизе за свою смену приходилось переколоть сахар на целый месяц, перемолоть кофе, вымыть чисто полки. Однажды Соню за колкой сахара застал дядя Костя, младший брат мама. «Какой стыд! Mon petit cousine и занимается делом экономки. Ты себе руки испортишь!» — воскликнул он. Но Любовь Александровна придерживалась другого мнения, поэтому с гневом остановила разошедшегося брата. В общем, ведение домашнего хозяйства было привычно для Сони. Ее поразили эпатажные спартанские привычки мужа, спавшего на грязной сафьяновой подушке без наволочки, аскетичная простота яснополянского быта, отсутствие какой‑либо роскоши, кроме старинных венецианских зеркал. Обитатели усадьбы пользовались простыми железными приборами.