Соня полюбила свой дом, который после появления детей уже не казался ей большим. В нем было всего десять комнат — пять на первом этаже и столько же на втором. Квадратные комнаты были светлыми из‑за высоких пятиаршинных потолков.
Этот анфиладный дом, бывший флигель, оказался малопригодным для жилья, в нем гуляли сквозняки и его трудно было протопить. Мебель была «сборной» и небогатой. В интерьере не было штофных обоев и шпалер, живописи и паркета. Здесь отсутствовало традиционное деление на мужскую и женскую половины. Не хватало комнат для женской прислуги, гувернеров и учителей. Жаль было проигранного Лёвочкой в карты тридцатидвухкомнатного дома, в котором нашлось бы место для всех. В общем, жили они «тесно».
Теперь Соня по — новому взглянула на дом, который должен был стать для нее и детей целым миром. Она породнила усадебную культуру с городской, носительницей которой себя ощущала. Постаралась сделать свой дом с разумным комфортом, то есть пригодным для семейного жилья, но не для приема гостей. Для них подготовила другой флигель, в котором размещалась раньше Лёвочкина школа «в лаптях».
Соня стала привыкать к жесткой мебели, к отсутствию роскоши. Даже фортепиано было бедно звуками. В гостиной и столовой стояли олеиновые лампы, приобретенные еще отцом писателя. Иногда зажигались свечи, изготавливавшиеся на тульском Калетовском заводе из смеси стеарина с салом. Соня пресекала холостяцкие привычки мужа, заменив кожаные подушки на пуховые с шелковыми наволочками, а для ситцевых ватных одеял сшила шелковые пододеяльники. Дом на глазах преображался. Она по — своему расставила мебель, повесила «новые зеленые суконные шторы» на окна, появились чехлы на мягкой мебели, интерьер украсили мелкие безделушки.
Лёвочка работал внизу, в комнате под сводами и слышал Сонин голос наверху, как она понукала ленивых работниц. Ему нравился трезвый, практичный и вполне разумный взгляд жены на ведение хозяйства. Особенно ему полюбилась преображенная спальня, в которой посередине стояли две простые железные кровати с красными сафьяновыми тюфяками, рядом с окном — ореховый туалет, большой комод, шифоньерка, умывальный стол и два кресла. Большая дверь в гостиную была теперь постоянно закрыта и завешена зеленым сукном, на котором висели гравюры. Большая кафельная печь щедро одаривала теплом. Соня сумела превратить проходную комнату в самую интимную — в их спальню, сделав ее, как и прочие комнаты, приятной для совместной жизни. Две деревянные лестницы, одна из которых была винтовой, находились в противоположных частях дома. На втором этаже разместились гостиная, маленький Сонин кабинет, в котором за перегородкой спала горничная, и еще комната тетеньки Ергольской, которая не жила там постоянно, чаще гостя у своей сестры в Покровском. Внизу, кроме Лёвочкиного кабинета, были сундучная, комната для прислуги, кухня, позже ставшая ванной комнатой, официантская и большая передняя. Комната тетеньки была «мемориальной». В старости она провела в ней немало времени, любила покушать в Вербное воскресенье миноги или семгу, любила сидеть на синем жестком красного дерева диване с головами сфинксов. Здесь же спала, раскладывала пасьянсы — «умственный» и «семилетний». Соня не любила ни пасьянсов, ни карточной игры вообще, в том числе и в безик, в который с тетенькой играл Лёвочка. Соня в это время мысленно переносилась в Москву, в родительскую семью, где было столько веселья, машинально набивая Лёвочке папиросы (он говорил, что никто так хорошо не может это делать, как его жена). Она все старалась делать наилучшим образом.
Соня быстро вошла в роль графини, хозяйки дома. Она понимала, что в усадьбе не было должной системы управления, в ней отсутствовало «правильное счетоводство», мало уделялось внимания хозяйственной документации. Соня овладевала помещичьим стилем поведения, во многом зависевшим от поведения ее мужа. Он начинал какое‑то дело, например разводил породистый скот, а она продолжала работу, внося в нее свойственную ей практичность. Соня решила ни в чем не отставать от мужа. Лёвочка стремился стать рачительным хозяином, завел в усадьбе большой пчельник, с утра до вечера наблюдал за жизнью пчел, в огромных количествах сажал капусту, дурманил себя мечтами «довести свое свиноводство до полного совершенства» и «купить за грош шесть тысяч десятин». Это было их общим горячим желанием, — «совсем сделаться помещиками», чтобы всего было в изобилии: птицы, телят, поросят, пчел. «Меду — ешь не хочу». Их первый семейный год начался с покупки пчел у Исленьевых. На следующие два года пчелы стали Лёвочкиной страстью.