Муж продолжал писать роман, принося в семью только les fatigues du travail (усталость от работы. — Н. Н.), и Соня все больше чувствовала себя одинокой. Ей иногда казалось, что она «брошена мужем», не может осуществить его идеала, потому что она — «удовлетворение, нянька, привычная мебель». В общем, она — не женщина, а некая машина, которая греет молоко, вяжет одеяло, ходит взад и вперед, чтобы не задумываться. Соня была убеждена в этот момент, что «писательство его ничтожно», что он пишет про графиню такую‑то, которая разговаривает с княгиней такой‑то. Но быстро пресекала в себе подобные мысли, прекрасно понимая, что кесарю кесарево. Поэтому у нее — будничная жизнь, а у него — бессмертие. Соня уставала от скуки, и в такие минуты ей хотелось кокетничать хоть с «Алешей Горшком», хотелось злиться на всё, хоть на стул. В общем, хотелось «кувыркаться». Но не с кем. Муж стар и сосредоточен. И Соня сдерживала в себе порывы молодости, переосмысливала «азбучные истины»: как привязать мужа и быть честной женой и любящей матерью. Она понимала, что все это вздор. «Надо не любить, надо быть хитрой, надо быть умной и надо уметь скрывать все, что есть дурного в характере, потому что без дурного еще не было и не будет людей. А любить, главное, не надо» — так думала Соня, но не могла так жить.
За время своего замужества она поняла, что все мужья, прежде влюбленные, с годами становятся холодными, в том числе и Лёвочка. Поэтому ей случалось с ним хитрить, быть мелочно — тщеславной, завистливой. Но ничего подобного она не позволяла себе с детьми. Они стали для нее самым большим счастьем. Находясь в одиночестве, она была себе гадка, а малыши пробуждали в ней самые лучшие чувства. С ними она ощущала себя крепкой, опытной и «немолодой».
Однажды Соня с мужем и детьми, Сережей и Таней, поехали в Москву, которую она безумно любила, и Дмитровку, и душную «гостино — спальню», и кабинет, где Лёвочка лепил свою красную лошадь. В Москве они зажили кремлевской жизнью: за ними присылали карету, в которой все уезжали на весь день к родным. Родители Сони любовались маленькими Таней, которая была умна, быстра, мила и здорова, и Сережей, отмечая в нем кротость и доброту. Тогда в Москве Соня вдруг подумала о том, что все люди женятся не задумываясь, что девушка невеста, выйдя замуж, станет совсем другой, в ней «сломается» весь прежний девичий механизм и перестроится в совсем новый. Здесь очень важен не столько характер женщины, сколько то, кто будет с ней находиться рядом и оказывать влияние на нее. Соня решила, что именно дети меняли ее в лучшую сторону.
Вскоре она поняла, что снова беременна, и не очень была рада этому. Танечку надо было отнимать от груди, и кормление для Сони представляло слишком большой труд. Она всегда очень слабела от этого.
22 мая 1866 года родился второй сын Илья, которого Соня ждала только в середине июня. После рождения ребенка она стала жить с мужем в разных комнатах. У нее сильно болела грудь, и она во время кормления сильно страдала. Поэтому пригласила Маврушу, чтобы та прикармливала «Илина» (Илюшу. — Н. Н.). Ей было горько от того, что ребенок сосал чужое молоко. А муж после этого стал особенно холоден к Соне, и она сидела запершись в своей комнате и злилась, слыша, как в гостиной Лёвочка ораторствует с красавицей Марьей Ивановной, женой управляющего. Соня желала в этот момент, чтобы эта «нигилистка» поскорее убиралась из Ясной Поляны со своим мужем. Впоследствии же она с ней благополучно подружилась.
Но все эти неприятности компенсировались главным — «дети очень милы». Сережа стал ей говорить «ты». Правда, порой огорчал ее: забыл, например, за лето азбуку, которую еще очень хорошо знал зимой. Но это не мешало ей любить «до страсти, до боли, и всякое малейшее страдание приводило в отчаяние, всякая улыбочка, всякий взгляд радовал до слез… Если б я меньше любила детей, было бы легче». Чтобы облегчить Сонины страдания, в Ясную Поляну пригласили первую гувернантку, англичанку Ханну Терсей, которая стала любимицей всей семьи.
Шло время, Соня по — прежнему жила в детях и «в ничтожной самой себе». Четырехлетний сын расспрашивал маму: «Что это, вы книжку пишете?» Соня отвечала Сереже, что когда он вырастет, то прочтет ее. А сама в это время подумала: неужели дети не будут ее любить, прочитав это? Она вся была в противоречиях, но несмотря на это знала, что никто не был счастливее ее. Оставаясь в комнате с детьми, она крестила их, осматривала их кроватки и молилась о них с нежностью и умилением. Она сшила маленькому Сергею — «барину» фрак, который ему очень шел и в котором ребенку было очень тепло. Она вся была, — как заметил ее муж, «в подтирках и в пеленках без конца». Дети были здоровы, сами приходили на террасу, чтобы «подкормиться».