Для Ковалевской служение математике и служение искусству представлялось одним и тем же делом: взгляд, обнаруживающий высокий философский ум и самое возвышенное представление о задачах художественной литературы. Ковалевская, конечно, никогда не бросила бы своей научной деятельности, но нет сомнения, что, уделив только часть своего досуга чисто литературным занятиям, покойная Ковалевская, благодаря своему несомненному таланту и уму, в самом скором времени заняла бы выдающееся место в ряду известнейших европейских писательниц....
Светлой надежде молодой России не суждено было,
196
однако, сбыться. Всего несколько месяцев назад Ковалевская, беседуя со шведскими крестьянами о России, мечтала о глухой русской деревушке, в которой она бы рассказывала русским крестьянам о Швеции... Но вот пришла беспощадная смерть. Верный и преданный друг России слишком рано сошел под мирные сени вечности, не сказавши своего последнего слова, не доведши до конца своей блестящей и плодотворной деятельности....» [211, с. 148].
В наше время появились прекрасные статьи М. В. Неч- киной [212, 213], в которых литературная деятельность Ковалевской рассматривается в связи с ее общественными взглядами, дается анализ их развития, характеризуются события исторической эпохи, в которую жила Ковалевская.
Все, что удалось собрать из литературного наследия С. В. Ковалевской (за исключением театральных рецензий), содержится в книге «С. В. Ковалевская. Воспоминания, повести», вышедшей в 1974 г. [67].
По мере выхода в свет книг Ковалевской появлялись отзывы на них. Одним из первых был отзыв датского критика Георга Брандеса [214] по поводу вышедшей в 1889 г. на шведском языке книги С. В. Ковалевской «Из русской жизни. Сестры Раевские» (шведские друзья посоветовали переделать для иностранцев «Воспоминания детства», изменив имена, и вести повествование в третьем лице). Напомнив, что автор книги — прославленный математик, Г. Брандес пишет: «Теперь же, в только что изданной книге, заголовок которой мы выписали выше, читатели могут познакомиться с этой интересной женщиной, как с живым и чувствующим существом. Форма романа служит, очевидно, только прикрытием. Таня Раевская не кто иной, как сама Соня Ковалевская, и книга, лежащая перед нами, превосходно написанный отрывок автобиографии, заключающий в себе описание детских лет Ковалевской, проведенных ею в России.
Действие происходит сначала в имении ее родителей, Палибине, в Витебской губернии, вблизи польской границы, затем в Петербурге, и писательница обнаруживает столь же блестящие способности к самонаблюдению, как и к реальному, верному действительности воспроизведению окружающей ее среды. Эта книга знакомит нас с жизнью консервативной русской дворянской семьи в ее имении в том виде, в каком она протекала за поколение до нашего времени (1889 г.). Интерес рассказа увеличивается,
197
как только действующим лицом в нем становится Достоевский. К концу рассказа писательнице всего тринадцать- четырнадцать лет;. Книгу закрываешь в напряженном ожидании продолжения, которое, как мы надеемся, не замедлит последовать» [214, с. 241—242].
«Воспоминания детства» восхищали и русскую публику, и русских литературных деятелей. Историк М. И. Семевский, хорошо знавший Корыш-Круковских во время их жизни в Палибине, отметил, что описание этой жизни Ковалевской верное и правдивое [93].
Другое большое по объему произведение Ковалевской—повесть «Нигилистка». Она была опубликована в 1892 г. в Женеве с предисловием, написанным М. М. Ковалевским, затем много раз переиздавалась разными издательствами. В Швеции в 1893 г. вышел другой вариант этого произведения в сборнике под названием «Вера Воронцова», и через год Г. Брандес написал очерк, относящийся к нему. Приведем лишь начало обширной статьи Брандеса, так как продолжение ее в основном содержит пересказ повести Ковалевской, поразившей воображение критика.
«Главное содержание сборника «Вера Воронцова» заключается в повести, заглавие которой дало название всей книге — последнему произведению Софьи Ковалевской. Эти полтораста страниц оставляют по себе впечатление, которое без преувеличения может быть названным весьма сильным. Действует в этом случае на читателя не столько особенное искусство изложения, так как все рассказывается в высшей степени просто, по-старинному, притом на языке, на котором не говорили главные действующие лица и который не есть родной язык писательницы. Говорит за себя само дело, гениально выхваченный из жизни сюжет с простыми грандиозными линиями; он овладевает читателем вместе с беспритязательной, но верной по тону обработкой» [214, с. 253].