В донжоне, или главной башне, было три этажа над уровнем земли. Внизу располагались хозяйственные склады, маслобойня и поварни. Этажом выше находился Большой зал, где произошло знакомство Корбетта с Морганом, на третьем этаже помещалась часовня и покои, а на верхнем пряталось множество темных, холодных, промозглых спален, которые язык не поворачивался называть этим уютным словом — куда больше они напоминали тюрьму.
Там, на самом верху, куда вела узкая винтовая лестница, покрытая плесенью, и поселили Корбетта с Ранульфом. На том же этаже жил Оуэн, командир Моргановой стражи, которого Корбетт старательно избегал. Ему был не по душе этот человек со всклокоченными курчавыми черными волосами, землистым лицом и неизменной улыбкой. Он чувствовал, что этот человек таит в себе зло; Корбетт и раньше встречал подобных людей — прирожденных убийц, от которых веет омерзительным запахом смерти.
Остальные домочадцы Моргана жили в полуподвальном этаже, в службах во дворе или в ближайших деревеньках. Корбетт догадывался, что Морган, этот мелкий тиран, располагает нерушимой верностью своих феодальных вассалов и слуг. Валлийский лорд, без сомнения, был богат: Нитская долина и окрестные плодородные поля приносили ему твердый доход. Еще Моргану принадлежало единовластное право на лов рыбы у здешнего скалистого, отвесного морского побережья, и утверждал он это право наглядно — повсюду были расставлены помосты с разлагающимися человеческими трупами на шестах, зловеще черневшими на фоне голубого летнего неба. Эти эшафоты служили мрачным предостережением всем браконьерам, ворам, грабителям и пиратам.
Корбетт часто обозревал Моргановы владения с вершины донжона. Оттуда открывалась безмолвная, величественная картина, и Корбетту нравилось стоять там, наверху, в лучах солнца, под соленым морским ветром — туда не проникало зловоние нужников и рва, куда стекали нечистоты. Англичанин пытался разузнать что-нибудь о смерти Дэвида Тэлбота, но натыкался лишь на непонимающие взгляды и вежливые улыбки; а если Корбетт проявлял настойчивость в расспросах, то собеседники и вовсе переходили на валлийский, притворяясь, будто не понимают, о чем тот толкует. Выживший из ума старик Гэрет вечно ходил за Корбеттом по пятам, стоило тому появиться во дворе замка, и подражал его походке — к общему смеху. Корбетт обычно не обращал на него внимания.
Однажды, впрочем, он спросил Гэрета про Тэлбота, и ему даже показалось, что в глазах старика блеснуло понимание, но потом Гэрет моргнул, лукаво улыбнулся, закутался в свой грязный плащ и, взяв Корбетта за руку, повел его к одному из дворовых строений. Это был длинный темный глинобитный сарай, где имелась лишь дверь да дыра, проделанная в кровле, чтобы пропускать внутрь свет. Там пахло кожей, потом и конским навозом. Корбетт всмотрелся в полутьму и заметил, что на жерди, тянувшиеся вдоль стен, навешаны седла, вожжи, недоуздки, стремена и прочая сбруя. Он обернулся к Гэрету и поглядел в безумные глаза старика.
— При чем тут Тэлбот? Какое отношение все это имеет к его смерти? — спросил он, но Гэрет лишь усмехнулся беззубым ртом и зашаркал прочь.
Ранульфу тоже не удавалось ни из кого вытянуть никаких полезных сведений, и вскоре он, смирившись с этим, принялся строить глазки женщинам и проигрывать деньги в нескончаемых играх в кости. Ранульф утверждал, что его обманывают, но валлийцы лишь ухмылялись и предлагали ему указать, где, кто и когда его обманул.
Единственное, что показалось Корбетту подозрительным, — это огромная груда дров и хвороста, сложенная на крыше донжона. Он предположил, что дрова приготовлены для того, чтобы зажечь сигнальный огонь в случае, если на замок нападут, или для того, чтобы кипятить масло и выливать на головы осаждающим или швырять в них горящими головешками. Однако, прогуливаясь как-то раз по берегу, Корбетт заметил еще несколько похожих знаков — набитые хворостом бочки, поставленные одна на другую. Тогда он задумался — похоже, Морган не то опасается, не то ожидает чьего-то вторжения. Еще Корбетт отметил, что обычно им позволялось свободно расхаживать и по замку, и по окрестностям, но неделю спустя после их приезда, двое суток кряду, Оуэн вежливо, но твердо велел им не покидать своей комнаты.
В остальном же Морган играл роль учтивого и приветливого хозяина. Корбетт ужинал за высоким столом. Великий пост миновал, а значит, можно было забыть о жесткой солонине, о вяленой сельди и скумбрии: на стол подавались каплуны и осетры из рыбных садков Моргана, находившихся за стенами замка (валлийский лорд пренебрегал правилом, гласившим, что осетр — «государева рыба» и должна появляться лишь на королевских застольях). Кроме того, повара Моргана готовили оленину, приправленную гвоздикой, мятой, корицей и начиненную миндалем; с огорода доставляли свежий лук и порей; на десерт здесь лакомились сладкими пирогами, творогом с нарезанными фруктами и сливками, а запивались все эти яства большими кружками хмельного меда. За столом Корбетт приметил лишь одну неуместную диковинку — кувшины с бордо нового урожая, которым Морган тщеславно пожелал удивить своих гостей. Корбетт наслаждался тонким вкусом вина, с удовлетворением отмечая, что само присутствие напитка подкрепляет его смутные догадки относительно сигнальных знаков, расставленных на берегу.