Наконец на дальней от себя вертикальной стене Матиас выбрал знак в форме восьмерки, выдолбленный достаточно отчетливо, чтобы служить ориентиром. Эта отметина находилась как раз напротив него, то есть в четырех-пяти метрах слева от той точки, где склон причала выходит из воды. Внезапный подъем волны скрыл ее из виду. Через три секунды, когда Матиас снова увидел место, с которого он старался не спускать глаз, у него уже не было полной уверенности в том, что он узнает замеченный им рисунок; на камне были всякие другие неровности, так же похожие и одновременно совсем не похожие на те два маленьких, соединенных друг с другом кружочка, вид которых он запомнил.
Вдруг что-то упало с вершины мола и осталось на поверхности воды: это был бумажный комок, по цвету напоминающий пачку обычных сигарет. В укромном углу уровень воды поднимался, в то время как с наклонной плоскости спуска откатывалась волна посильнее. Их очередное столкновение пришлось как раз на шарик синей бумаги, который погрузился в воду, всплеснув, как пощечина; у вертикальной стены взметнулись несколько пенных брызг, а пучки водорослей вновь скрылись в мощной волне, которая затем добралась и до впадинки, выщербленной в каменной кладке.
Волна сразу отхлынула; мягкие водоросли распластались на мокром камне, протянувшись вдоль него, в сторону пологого склона. Внутри светлого треугольника в маленькой лужице отражалось небо.
Но еще прежде, чем она успела окончательно высохнуть, сверкание лужицы внезапно померкло, как будто на нее легла тень какой-то большой птицы. Матиас посмотрел наверх. Серая чайка, подлетевшая сзади, снова так же невозмутимо и медленно начала описывать в воздухе ту же горизонтальную траекторию: концы ее неподвижных крыльев были слегка опущены, голова повернута вправо, круглый глаз устремлен на воду – или даже на корабль, а может, и вовсе ни на что.
Но если тень, промелькнувшая над лужицей, и была тенью чайки, то во всяком случае не этой, судя по их взаимному расположению.
Внутри светлого треугольника ямка на дороге подсохла. У нижнего края причала вода, поднимаясь, выбрасывала водоросли наверх. В четырех-пяти метрах левее Матиас заметил выдолбленный знак в форме восьмерки.
Это была лежащая восьмерка: два одинаковых кружка диаметром чуть менее десяти сантиметров соприкасались друг с другом боками. В центре этой восьмерки виднелось красноватое утолщение, похожее на ржавый стержень, оставшийся от железного болта. Два кружка по обеим сторонам от него, вероятно, со временем были выдолблены на камне кольцом, которое крепилось к стене вертикально при помощи болта и во время отлива свободно раскачивалось волной то вправо, то влево. Очевидно, к этому кольцу когда-то привязывали канаты, чтобы пришвартовать корабль к причалу.
Но кольцо было расположено так низко, что наверняка почти всегда оказывалось под водой – иногда даже на глубине нескольких метров. С другой стороны, его скромные размеры, казалось, не соответствовали толщине обычно используемых канатов даже для швартовки маленьких рыбацких лодок. К нему можно было привязывать разве что прочные бечевочки. Повернувшись на девяносто градусов, Матиас перевел взгляд на толпу пассажиров, а затем опустил глаза, уставившись на корабельную палубу. Эту историю ему часто рассказывали. Был дождливый день; его оставили дома одного; вместо того чтобы делать на завтра домашнее задание по арифметике, весь день он провел у окна, выходящего во двор, рисуя морскую птицу, которая села на один из столбов ограды в конце сада.
Был дождливый день – казалось бы, такой же, как все дождливые дни. Он сидел лицом к окну за массивным столом, задвинутым в оконную нишу, подложив на стул две толстые книги, чтобы было удобней писать. В комнате, наверное, было очень темно; должно быть, свет падал только на полированную дубовую крышку стола, которая – хотя и едва заметно – блестела. Единственным по-настоящему светлым пятном была лишь белая страница тетради и еще, вероятно, лицо мальчика, а может, даже и его руки. Он сидел на двух словарях – по-видимому, уже несколько часов. Он почти закончил рисунок.
В комнате было очень темно. За окном шел дождь. Большая чайка неподвижно сидела на столбе. Он не видел, как она прилетела. Не знал, как долго она там сидит. Обычно они не подлетали так близко к дому даже в самую плохую погоду, хотя от сада до моря было всего метров триста голых холмистых лугов, которые волнами подходили к полукруглому вырезу залива, граничащего слева с подножием скалистого обрыва. Эта часть сада представляла собой не что иное, как квадратный участок луга, где каждый год высаживали картофель; его обнесли (чтобы не заходили овцы) проволочной оградой, укрепленной на деревянных кольях. Чрезмерная толщина этих кольев свидетельствовала о том, что они не предназначены для подобных целей. Тот, что возвышался в конце центральной дорожки, был еще массивней, чем все остальные, хотя на нем висела легкая решетчатая калитка; это был столб цилиндрической формы – грубо отесанный ствол сосны, почти плоская верхушка которого (в полутора метрах от земли) была для этой чайки идеальным насестом. Птица сидела в профиль, повернув голову в сторону ограды, одним глазом глядя на море, а другим – на дом.