В отличие от старых автомобилей, планер не оставляет никаких следов аварии на трассе. Ни следов шин, ни капель бензина, ни каких-либо отломившихся деталей. Ты лишь смотришь на трассу, на дерево и представляешь себе, как бы это могло быть.
В тот день я не успел прибыть вовремя и запечатлеть наших спасателей. Не собрал информацию для воодушевления наших жителей. Не написал статью с примерным названием: «Доблестные спасатели не позволили погибнуть бедной девушке».
Не вставил фотографию улыбающейся команды.
Фотографию ужасной аварии.
Фотографию счастливой спасённой от неминуемой гибели девушки.
Тебя не могут наказать, оштрафовать или уволить. В тебе могут лишь разочароваться, и это гораздо хуже. А самое страшное во всём этом то, что тебя могут перестать любить.
Я закрываю комнату воспоминания и перед дверью вижу девушку, которая была за рулём красного планера.
Уходи.
Она смотрит прямо на меня, а из её глаза стекает слеза.
Что тебе нужно?
Она открывает рот и говорит:
– Ф-113, подобное недопустимо, вы меня слышите?
Что?
– Ф-113? – говорит голубой человечек у меня на панели.
– Да?
– Слышите меня? Не подведите нас.
– Все будет отлично, – отвечаю я, улыбаясь, – я вас не подведу. Обещаю.
Человечек исчезает.
Мы пролетаем мимо пластиковых однотипных домов, заполненных точно такими же людьми. Мимо людей, уставившихся в свои ладони. Мимо бесконечного числа рекламных билбордов, продающих тебе больше счастья, больше здоровья и больше времени. Люди оборачиваются, улыбаются и машут в след настолько радостно, насколько это возможно. Они улыбаются друг другу, кланяются, приветливо кивают и вновь улыбаются. Улыбаются.
Улыбаются.
Никто никогда не сердится, не печалится, не расстраивается и конечно не злится. Это всё эмоции, которых в нашей жизни попросту не существует. Мы либо перестали это испытывать, либо тщательно это скрываем. Живём ради бесконечного продолжения, перед которым обязательно закатим вечеринку, и какой-нибудь парень или девушка скажет, что годы позади – лишь проверка перед настоящей счастливой бесконечной жизнью.
На одной из вечеринок ко мне подошла девушка в зелёном. Так близко, словно мы с ней давно знакомы. Она смотрела на всеобщее веселье и танцы, затем повернулась, посмотрела мне в глаза и спросила:
– В какой момент времени такое печальное событие, как смерть, вдруг стало радостным?
– Я никогда не задумывался об этом.
Она удивлённо посмотрела на меня, взяла стакан и с любопытством начала его разглядывать.
– Что чувствовал первый человек, согласившийся на это? – спросила она.
– На что именно?
– Что всю оставшуюся жизнь ему придётся пить лишь воду, и никакого алкоголя он не получит до конца своих дней, – она сделала глоток и начала смеяться.
– Думаю он расстроился этому факту.
– А когда соглашался умереть?
– Боялся.
Она кивнула и задала следующий вопрос:
– Что из сегодняшнего абсурда станет нормой завтра?
Я сделал глоток воды, и она продолжила, отстранённо глядя в сторону, не дав мне ответить.
– Социальная норма – всеобщее помешательство и постепенное, последовательное убеждение в абсолютной обыденности и нормальности того, что прежде казалось глупостью, и каким бы абсурдом происходящее не казалось тебе, если это принято обществом, значит, оно стало нормой. Это ли не смешно?
Я пожал плечами.
– А тебя как зовут? – спросила она.
– Эф, а тебя?
– Пи.
Взглянув в окно, я вижу бесконечные ряды пластиковых домов, пластиковых планеров и пластиковых людей. Они существуют бесцельно, беспричинно и бесконечно. Люди живут долгую жизнь ради ещё более долгой жизни. Планеры несутся из одной точки в другую, люди перемещаются из одной точки в другую.
– В этом мире, Эф, – сказала она, – нет ничего настоящего.
Мы пролетаем мимо спортивных площадок, на которых выполняют упражнения необходимые для долголетия. Мы пролетаем мимо билбордов с забавными лозунгами:
«Пять минут боли, ради сотни лет жизни».
«Один приём, и ты спасён».
«Сегодня старик, завтра младенец».
– Мы подсели на это, как на запрещённое и давно уничтоженное вещество, и слезть уже не можем. Наша жажда долголетия и жизни ради жизни. Желание добавить себе ещё пару минут. Стремление обрести бессмертие. Всё это стало нашим наркотиком.