Предлагаю вам побеспокоиться и обдумать это!
– Да, но четыре тысячи! Гейслер встал и сказал:
– Иначе никакой продажи!
Они подумали пошептались, вышли во двор, стали тянуть время.
– Седлайте лошадей! – крикнули они конюхам. Один из господ пошел к Ингер и по-княжески рассчитался за кофе, несколько штук яиц и помещение. Гейслер похаживал с виду равнодушный, но по-прежнему не дремал:
– Ну, а как вышло в прошлом году с орошением? – спросил он Сиверта.
– Спасли весь урожай.
– Вы распахали еще вон ту можечину с тех пор, как я был здесь в последний раз?
– Да.
– Вам надо завести еще одну лошадь, – сказал Гейслер. Все-то он видел!
– Пойди сюда и давай же покончим дело! – позвал его помощник.
Все опять пошли в пристройку. И Исааку выплатили его четыре тысячи крон.
Гейслер получил бумагу и сунул ее в карман, словно она ничего не стоила.
– Спрячь же ее! – сказали ему господа, – а жена твоя через несколько дней получит банковскую книжку.
Гейслер нахмурился и сказал: – Хорошо!
Но они еще не развязались с Гейслером. Он не раскрыл рта для какой-нибудь просьбы, но он просто стоял, и они видели, как он стоит; может быть, он выговорил сколько-нибудь деньжонок и для себя лично. Когда помещик выдал ему пачку кредиток, Гейслер только кивнул и опять сказал: – Хорошо.
– А теперь давайте выпьем по стаканчику с Гейслером, – сказал помещик.
Выпили и все было кончено. Потом простились с Гейслером.
В эту минуту появился Бреде Ольсен. Что ему было надо? Бреде, конечно, слышал вчера громовые взрывы и понял, что в скалах что-то происходит. Вот он и явился и тоже пожелал продать гору. Он прошел мимо Гейслера и обратился к господам: он открыл замечательные породы камней, прямо невероятные породы, одни, как кровь, другие, как серебро; он знает каждый самый маленький закоулочек в окрестных скалах и ходит по ним, как по полу, он знает длинные жилы с тяжелым металлом, какой это может быть металл?
– Есть у тебя образцы? – спросил горняк.
– Да. Только не лучше ли вам пройти самим в скалы? Это недалеко. А образцы-то? Как же, много мешков, много ящиков, Бреде не захватил их с собой, но они у него дома, он может сбегать домой за образцами. Но скорее будет сбегать за ними в горы, если господа согласятся подождать.
Господа покачали головой и уехали. Бреде обиженно посмотрел им вслед.
Если надежда на минуту вспыхнула в нем, то теперь она погасла, он работал под несчастливой звездой, ничего ему не удавалось. Хорошо еще, что у него был легкий характер, помогавший ему выносить такую жизнь; он посмотрел вслед всадникам и сказал наконец: «Скатертью дорожка!»
Тут он опять стал вежлив с Гейслером, своим прежним ленсманом, уже не «тыкал» ему, а поздоровался и заговорил на «вы». Гейслер под каким-то предлогом вытащил бумажник и показал, как туго он набит деньгами.
– Не можете ли вы помочь мне, ленсман? – сказал Бреде.
– Ступай домой и перекопай свое болото! – ответил Гейслер, не дав ему ни гроша.
– Я мог бы, конечно, притащить с собой целый мешок образцов, но разве не лучше было бы им самим осмотреть горы, раз уж они были здесь?
Гейслер пропустил это мимо ушей и спросил Исаака:
– Ты не видел, куда я девал тот документ? Он очень важный, стоит много тысяч крон. Ага, вот он, в пачке кредиток!
– Что это были за люди? Просто приехали прокатиться? – спросил Бреде.
Гейслер, должно быть, все время очень волновался, теперь у него наступила реакция. Но все-таки у него еще оставались силы и охота на кое-какие дела: он позвал с собой в скалы Сиверта, и там Гейслер разостлал большой лист бумаги и начертил карту местности с южной стороны озера. Зачем-то ему это понадобилось. Когда он через несколько часов вернулся на хутор, Бреде сидел еще там, но Гейслер не стал отвечать на его расспросы, он был утомлен и только помахал ему рукой.
Он проспал без просыпу до раннего утра, потом встал вместе с солнцем, свежий и бодрый.
– Селланро! – сказал он, вышел на двор и оглянулся по сторонам.
– Все эти деньги, что я получил, – сказал Исаак, – неужто они мои?
– Чепуха! – ответил Гейслер. – Разве ты не понимаешь, что должен был бы получить еще больше. И, собственно, тебе следовало бы получить их от меня, согласно нашему договору; но, как ты видел, вышло иначе. Сколько ты получил? Всего тысячу далеров по старому счету. Я вот стою и думаю, что надо бы тебе завести лошадь.
– Да.
– У меня есть на примете одна лошадь. Теперешний понятой у ленсмана Гейердаля забросил свою усадьбу. Ему, кажется, больше нравится разъезжать по торгам. Он распродал свою скотину, теперь собирается продать лошадь.
– Я с ним потолкую, – сказал Исаак.
Гейслер широким жестом указал на лежавшую перед ними местность:
– Все это принадлежит маркграфу! У тебя есть дом и скот, и обработанная земля, никто не может уморить тебя голодом!
– Нет, – отвечал Исаак, – у нас есть все, что создал Господь!
Гейслер побродил по двору, потом вдруг пошел к Ингер:
– Не дашь ли ты мне и сегодня немножко провизии? – спросил он. – Несколько штук вафель, без масла и сыра, в них и так много здобы. Нет, сделай, как я говорю, больше я ничего не возьму.
И опять вышел. В голове у него, должно быть, было тревожно, он пошел в пристройку и сел писать. Все продумал он, верно, уж заранее, потому что писал очень недолго.
– Это заявление в казну, – важно сказал он Исааку, – в департамент внутренних дел, – сказал он. – У меня столько всяких хлопот.
Забрав узелок с провизией и простившись, он как будто вдруг что-то вспомнил:
– Да, вот что, в последний раз, когда я уходил, я, должно быть, позабыл – я вынул бумажку из бумажника, а потом сунул ее в жилетный карман. Там и нашел. У меня столько хлопот. – С этими словами он сунул что-то в руку Ингер и пошел.
Да, так и пошел Гейслер, и с виду казался даже довольно бравым. Он совсем не опустился и умер не скоро. Он приходил в Селланро еще раз и умер только много лет спустя. Всякий раз, когда он уходил с хутора, о нем скучали; Исаак думал было спросить его на счет Брейдаблика и посоветоваться, но как– то не вышло. Да Гейслер, наверное, и отсоветовал бы ему покупать этот участок – покупать совсем не устроенную землю для такого заядлого конторщика, как Елисей.
Глава XVIII
А дядя Сиверт все-таки помер. Елисею пришлось прожить у него три недели, но под конец старик таки помер. Елисей распорядился похоронами и проявил в этом большую расторопность, выпросил у соседей несколько горшков фуксий и флаг, который вывесил на спущенной штанге, купил у торговца черной тафты для спущенных штор. Послали за Исааком и Ингер, и они приехали к похоронам.
Елисей выступал в роли хозяина, устроил угощение для всех приглашенных, а когда покойника выносили, произнес даже несколько прочувствованных слов над гробом, так что мать его полезла за носовым платком от гордости и умиления. Все сошло блестяще.
На обратном пути домой Елисею пришлось нести свое весеннее пальто на виду, тросточку же он спрятал в один из его рукавов. Все шло хорошо до переправы в лодке через озеро, тут отец нечаянно наступил на пальто, и послышался треск.
– Что это? – спросил он.
– Ничего.
Но сломанную палку не выбросил, а по возвращении домой стал придумывать, как бы починить ее.
– А нельзя ее скрепить как-нибудь? – сказал Сиверт, большой шутник. – Посмотри-ка, если приладить с обеих сторон по здоровой щепке да обмотать просмоленными нитками?..
– Вот я тебя самого обмотаю просмоленными нитками, – ответил Елисей.
– Ха-ха-ха. А тебе лучше хотелось бы обмотать палку красной подвязкой?
– Ха-ха-ха, – засмеялся и Елисей, но потом пошел к матери, выпросил у нее старый наперсток, спилил с него донышко и устроил настоящую аккуратную заклепку на своей тросточке. О, длинные белые руки Елисея были не так-то уж бестолковы!
Братья постоянно дразнили друг друга:
– А что, получу я то, что осталось после дяди Сиверта? – спросил Елисей.