Отец уронил голову и закрыл лицо руками. Максим тоже почувствовал, что вот-вот заплачет. Сдержался — отец не любил открытого проявления чувств. Вот и сейчас, быстро справившись с собой, поднял голову, усмехнулся:
— Эрувиль — это ведь в Нормандии, не так ли? Доедешь поездом до вокзала Сен-Лазар. Очень удобно — рю Кадет оттуда недалеко. Ну а до Нейи доберешься на метро, возьмешь схему.
— Не сомневайся, я все сделаю, папа. Вот только тренер…
— Я же сказал, что поговорю с ним.
Максим посмотрел за спину отца, на фотографию матери в простой деревянной рамке. Пожалуй, она одна и осталась, мама почему-то не очень любила фотографироваться. Мама… Черноволосая красавица, куда моложе отца. Огромные сверкающие глаза, чуть вытянутые к вискам, небольшая родинка над верхней губой. Максим, кстати, пошел в мать — такой же смуглявый, черноволосый, только вот глаза отцовские — петербургские, серо-голубые.
Вообще-то говоря, Макс помнил мать смутно — когда она погибла (отец всегда говорил — ушла), ему не было еще и трех лет. Уехала с подругами на Вуоксу — пройтись на байдарках. Прошлась…
Отец ведь не хотел ее отпускать — уговорила. Такая уж была — любого уговорит. Рванула — не первый раз уже — и больше не вернулась. Попала в порог, закрутило… Даже тела так и не нашли, потому отец и говорил: ушла. Так и не женился больше, с головой ушел в работу — а был ученым-археологом — и в воспитание сына. Воспитывал, надо сказать, жестко, даже, можно сказать, старомодно — хотел видеть в Максиме настоящего петербургского интеллигента, продолжателя своего дела. Жили они вдвоем, занимая две небольшие комнаты в старой коммунальной квартире на Васильевском. Кругом камень, узкий петроградский двор-колодец, в котором кто-то из соседей посадил пару сосенок. Максиму нравилось. Он даже за сосенками ухаживал.
Ага! Вот, кажется, то, что надо, — дом номер 66 по бульвару Бино. Однако тут и вывеска имеется: «Великая национальная ложа Франции». Оно самое!
Повеселев, юноша на всякий случай огляделся в поисках старика — нет, того все ж таки не было. Значит, и вправду отстал — наверняка потерялся на «Ля Дефанс».
Максим позвонил в дверь. Надо же — та сразу открылась. Ах, ну понятно, — камера. Просторный прохладный вестибюль, стены, украшенные календарями с видами Нью-Йорка, и — никого. Стойка ресепшен оказалась пустой. Интересно, а где же служители?
Максим уселся в мягкое кресло — целый ряд таких тянулся вдоль левой стены, — посидел минут пять, потом, так никого и не дождавшись, подошел к стойке, позвал:
— Ау! Есть здесь кто-нибудь?
Никакого эффекта! Лишь под потолком гулко отозвалось эхо. Пожав плечами, юноша обошел стойку и поднялся по ступенькам в длинный коридор, ведущий в глубину дома. Мозаичный, в шахматную черно-белую клетку пол, на стенах — масонские символы в красивых резных рамках: циркуль, угольник, молоток и всевидяще око — глаз в треугольнике. Отец, когда рассказывал, называл его «лучезарная дельта». Вдоль стен тускло, через одну, горели лампы.
— Вы кого-то ищете, месье?
Вздрогнув, Максим обернулся и увидел выходящего со стороны ресепшен невысокого человека в строгом черном костюме при белой рубашке с галстуком. Ну наконец-то, хоть кто-то!
— Я ищу ложу… Великую национальную ложу.
— Вы ее уже нашли. Месье иностранец?
— Да, я русский.
— Русский? — Незнакомец неожиданно улыбнулся. — Посланец из ложи «Александр Сергеевич Пушкин»? Проходите же скорей, брат!
— Боюсь вас огорчить, — замялся Макс. — Видите ли, я профан…
— Жаль. Но все равно — проходите. Думаю, вы явились к нам с каким-нибудь делом? Да даже и без дела, пусть из любопытства — прошу же, прошу!
— Мне нужно передать… одну вещь. Господину Пьеру Озири. Вы такого знаете?
— Пьер Озири?! — Служитель улыбнулся еще шире. — О, конечно же, это наш брат. И не простой брат. Проходите же, не стойте, сейчас выпьем кофе.
— Кофе неплохо было бы, — кивнул юноша. — А когда я могу встретиться с господином Озири?
Служитель остановился и неожиданно тяжко вздохнул:
— Знаете ли, брат Пьер болен. Ой, кстати, это не вы только что спрашивали его по телефону?
— Нет.
— Тогда понятно. — Масон скорбно поджал губы. — Брат Пьер находится сейчас на излечении в госпитале Сен-Венсан де Поль. Ничего страшного, но…
— Я ему хотел кое-что передать, вот… — Максим полез в пакет.
— Ага…
Максиму вдруг показалось, что взгляд масона вильнул… словно бы служитель быстро взглянул на фотографии, выложенные на стойке ресепшен. И сразу же улыбнулся: