Принаряженные сокольники ехали чуть поодаль – так, чтобы царь-батюшка мог тешить глаз, любуясь на птиц. Все облачились в пестрые зипуны и отделанные мехом мурмолки, кречетам понадевали клобучки с золотым шитьем. Возглавлял сокольников величавый Тулубьев с любимцем царя, старым кречетом Лютым. Следом на игреневом иноходце красовался Плещеев с крикливым Салтаном, то и дело распускающим крылья. Прокоп, взрослый уже мужик, взятый из Новгорода за опыт, держался спокойно и птицу зря не тревожил. Щуплый, раскосый Гриня заметно нервничал – парень был самым молодым из сокольников и на охоту с царем выезжал впервые. У Никитки сердце прыгало как заячий хвост, но он не подавал виду – Сирин бы тотчас перенял тревогу. Замыкал кавалькаду прыщавый Яшка – вот кто потел от страха, и его грозный Цесарь уже испачкал присаду.
В пойме подле разросшейся старой ивы ждали загонщики. Дальний берег Серебрянки зарос кустарником, из воды тянулись к солнцу густые камыши. Там гнездились всевозможные утки, образуя разноплеменной птичий базар. Ольховник едва колыхался от ветерка, по сонной воде расходились круги – баловала сытая рыба. Тише, тише… Угугу! Угугуууу А-ха! Трррррр!
Загудели рожки и сурны, зазвенели медные тулумбасы, зашумели наперебой люди, поднимая беспечную дичь. Захлопали крылья, загомонили птицы, всплеснула вода – пошли, красавицы.
- Пускай! Терентий, родной, пускай! – молодым звонким голосом крикнул царь и взмахнул плетью.
Осенив себя и птицу крестом, Тулубьев медленно снял клобучок с кречета, придержал зубами непослушные ремешки, поднял Лютого и мощным движением откинул в воздух:
- Гоп! Гоп! Давай-давай-давай!
Сокольник оглушительно свистнул. Кречет раскинул могучие крылья и пошел набирать высоту, выискивая жертву. Первая ставка – мимо. Вторая – мимо. Ах, к облакам забирает, загляденье смотреть! Лютый взмыл до великого верха, сделавшись едва видимым, а потом камнем сорвался вниз. Есть! Серая цапля опасная добыча, когтями и клювом она может поранить, ослепить, а то и убить кречета, перевернувшись словно кошка, прямо в воздухе. Но и Лютый даром что отяжелел с годами, был опытным и грозным противником. Оземь пали! Да! Заразил! И сидит смирнехонько, дело знает. Тулубьев пришпорил коня, подманил птицу кусочком мяса, подобрал цаплю и церемонно поднес государю. Обрадовался Алексей Михайлович – первый бой, да какой удачный:
- Благодарствую, Терентий, угодил красным лётом - потеха сия полевая утешает сердца печальные. Хорош Лютый, лучшего и не сыщешь, удачливо начал. А теперь хвастайся, показывай молодиков – чему выучены, как летают, послушны ли. Отведаем на добыче, что за птицы.
У Прокопа и кречет, черноглазый Ширяй, оказался спокойным, уверенно-метким – зашел верхом, высмотрел гоголя, молниеносно исхитил дичь и поразил селезня с первой ставки. Алексей Михайлович соизволил самолично приласкать добычливую птицу, дал ей кусочек парной баранины.
Гринин Лихой зачудил слету – пошел низом и не взял утку, метнувшуюся в заросли ивняка. Со второй ставки закогтил было чернеть, но упустил, только перья в разные стороны полетели. Третья ставка мимо, четвертая, пятая, все низкие… на Гриню жалко было смотреть. Лишь с шестого захода Лихой поразил большого утенка и покорно его отдал. Похвалы великой от государя не заслужил, но и хулы особой не заработал.
Третьим шел Сирин. Перекрестясь, Никитка двинул коня вперед, придержал зубами ремешок и расклобучил птицу. Он чувствовал, как часто стучит сердце кречета, как страх перед новым местом мешается с азартом охоты и азарт побеждает. Рывок руки, толчок, звон золотых бубенцов – набирает верх, набирает! Эй! Эй! Айда! Хоп! На миг Никитке почудилось, что он сам парит вместе с кречетом, смотрит вниз злыми желтыми глазами, падает, чиркает по гладкому перу, всходит, падает вновь, прижимая к груди когтистые лапы, цепляет и рвет горячую, податливую добычу…
Что же ты оплошал, брат? Да, Сирин взял дичину с третьей ставки, взял чисто, вот только вместо кряквы или шилохвоста уловил чомгу – ее мясо, отдающее тухлыми водорослями, не ели даже дворцовые кошки. И государь конечно же не порадовался, только брезгливо мотнул бородой, и Терентий едва заметно поморщился. Вот тебе и награда, олух! А то возомнил, вознессся!
Что помешало Цесарю – сказать трудно. То ли Яшка перестарался, нателивая птицу, то ли позабыл наказ Тулубьева и накормил вчера, но раз за разом кречет оборотил, возвращаясь к сокольнику, а потом и вовсе сел на присаду и отказался взлетать. В сердцах Милославский матерно ругнулся на птицу – и спал с лица, углядев свирепый взгляд государя.
- Кречета ловчим отдай, коня конюшим, и в усадьбу ступай пехом, ненадобный ты шпырь. Осрамишься еще раз – плетьми бит будешь, не посмотрю, что знатен.