- Простите, государь-батюшка, оплошал я, недосмотрел! – взвыл Яшка, но Алексей Михайлович и слушать не стал, только махнул рукой – пускай, мол, дальше.
Истомившемуся Плещееву не терпелось себя показать. Он быстро расклобучил Салтана, мощно откинул его в небо, заулюлюкал словно татарин. И кречет себя показал, Никитка невольно залюбовался, и остальные сокольники не отводили глаз. Могучий Салтан медленно набрал высоту, заложил круг и пал на воды реки, едва не коснувшись волн. Он прицелил серого гуся – птичину вдвое больше кречета – и отважно рванулся в бой. Тяжелый, жирный гусак попытался улизнуть в камыши – медленно, слишком медленно. С разворота Салтан рванул когтями крыло, потом ударил второй раз, третий и сбил противника. Птицы схватились снова уже на лугу – гусак пытался отбиться и встать на крыло, кречет безжалостно рвал спину и шею добычи. Охотники подскакали ближе, чтобы не упустить ничего из славного зрелища, царевич Федор привстал в седле, Алексей Михайлович просиял – лихач, ай лихач!
Длинная шея гусака опустилась в траву. Торжествующий Салтан разжал когти, уселся на тушке – и вдруг взлетел вновь. Никитка не сразу понял, что узрел хищник, и остальные не поняли, пока с яростным криком кречет не пал на ястреба царевича Бартоша – слишком близко подъехал всадник, слишком громко хлопал крыльями тетеревятник, чуя кровавую битву. У сербиянина хватило ловкости пришпорить коня и уйти от первой атаки, но Салтан зашел на второй круг, трепеща от ярости. Напрасно Плещеев дул в манок – вольная птица не подчинялась глупому человеку. Сейчас птицы столкнутся в схватке, покалечатся, а то и погибнут… выбора нет!
Слава Богу, что должик Сирина к кольцу присады прицеплен! Соскочив с седла, Никитка бросился к Бартошу, протянул в небо перстяную рукавицу, заклекотал нежно, взывая к свирепому хищнику. Нет, нет, нет, не враг, тише, тише, иди сюда, сядь, вот так, успокойся, вот мясо, тише, еще тише, хороший Салтан, хороший... Держу! Опозоренный Плещеев подъехал к Никите, забрал кречета, заклобучил его, пристегнул к присаде. В сощуренных глазах Васяты читалось ясное: не прощу. …Я ж тебе, дурню вавилонскому, птицу спас!
- Кто таков будешь, сокольник?
Никитка замер, поняв, что государь обращается к нему.
- Никитка Анучин, Романов сын, второй год на соколином дворе в Измайлово вам служу, государь-батюшка.
- Проворен ты с кречетами управляться, я погляжу. Разнять птиц великое искусство надобно, тонкое понимание.
- Если б они биться начали, оба бы до смерти зашиблись. Салтан силен и ястреб у царевича зело зол.
- Сирин у тебя тоже хорош. Высоко берет и бьет метко, как ножами раскроил утицу. Да и сам ты пригож, смирен и дерзости в тебе не явлено. К зелену вину слабости не имеешь? Повелеваем – будь сегодня на пиру, заслужил.
Подоспевший Тулубьев зыркнул – кланяйся, мол, остолоп. Никитка поклонился в пояс:
- Милость великую даруешь мне, государь-батюшка!
- И Прокопу с Ширяем повелеваем быть, тешить нас с государем наследником, – Алексей Михайлович ласково посмотрел на сына, царевич Федор просиял. – Терентий, зови Петруньку Заболоцкого, скажи, пусть шатры ставит и кушанье подает.
Закрутилась привычная суматоха. Вокруг царского шатра выстроились стрельцы, оберегая государя от всякой напасти. Конюшие стреножили лошадей и пустили на луг пастись. Сокольники и псари поодаль разбивали шатры попроще – сладкие яства и пития полагались всем, от князей до обозных. Надутый Плещеев держался наособицу, сунул кулаком неловкого слугу, огрызнулся на Гриню, и на Терентия попытался, да не на того напал. Для Никитки нашлось дело – присмотреть за кречетами, прибранными в походные клетки, подлить воды, убедиться, что птицы в добром здравии. Да, все было хорошо. И Сирину полегчало – топтался по присаде гордый как Навуходоносор, ему-то чомга пришлась по вкусу.
Предзакатное солнце позолотило луга, прошлось по кустарникам, рябью заиграло в реке. В этот час все казалось сказочным, выдуманным, прекрасным – силуэты коней, развевающиеся по ветру хоругви, строгие лица стрельцов. Мальчишеский смех царевича – Федор Алексеевич, словно дитя, возился с белой борзой, то дразнил псицу, то обнимал за худую шею. И собака ластилась к наследнику, толкала его острой мордой, подставляла бока и брюхо. Отроки из свиты топтались рядом, готовые оттащить борзую, если та вдруг взъярится. Сеньки среди них не было – видать чином не вышел.
- Благодарствую вас, государь царевич за щедрое пожалованье, -
Никитка поклонился в пояс.