Менталист нетерпеливо ходил из стороны в сторону, поглядывая то на команду противников, то в сторону полосы старта.
– И правда – долго не идут. Должны же были увести нас сразу. Может что‑то случилось?
Я догадывался, что. Но сказать не мог – это бы навлекло на меня ненужные подозрения. Идиотская ситуация. Даже Корфу лучше не признаваться – за решетку как соучастника не посадит, но и по головке не погладит.
А еще я чувствовал, что начал черстветь. То ли слишком устал и вымотался, то ли Род начал блокировать сострадание, но я не чувствовал особой жалости к Воронцовой. Пытался вызвать в себе эмоции, но было трудно жалеть кого‑то после того, что только что произошло.
Черствеешь, Мих. Озлобился. Это скверно.
Грасс тоже теряла терпение.
– Сперанский, просто подлатай мне ногу и голову по‑быстренькому, остальное дома залечу, – она бросила тревожный взгляд в начало поля. – Кажется, там что‑то происходит. Давайте уже сами дойдем. Только помогите кто‑нибудь подняться.
Малыш без разговоров просто взял ее на руки.
– Так будет проще, – добродушно улыбнулся он. – Ты легкая.
– Ну, это, конечно, не мой байк, но тоже неплохой вид транспорта.
Увидев, что мы направились ко входу, противники тоже засобирались. Они молча следовали за нами, бросая нам в спины угрюмые взгляды. Я ковылял, оперевшись на Сперанского. Коле и самому досталось, но парень стойко терпел. Старался даже виду не показывать, что испытывал боль, хотя я заметил, что он тоже был ранен.
– Горжусь тобой, друг, – сказал я, – Отлично сработались. И ты прекрасно себя показал.
– Это нам тобой нужно гордиться, – вымученно улыбнулся Сперанский. – Если бы ты не добежал… Когда ты начал закидывать их “Колобками”, да еще так кучно… А когда вышка загорелась, я подумал, что все… Конец.
Мы не успели дойти до рва, когда над территорией Полигона раздался противный и тревожный вой сирены.
– Что‑то точно случилось, – вздрогнул менталист.
Я молча кивнул.
– Сейчас узнаем. Лезем в воду.
Едва мы перебрались через ров, как перешли на бег – уж кто как мог. От грузного топота Малыша сотрясалась земля, а мы с тщедушными Афанасьевым и Колей переходили с шага на бег – дыхания уже не хватало, да и мокрая одежда не прибавляла прыти.
Но чем ближе мы подбирались к полосе старта, тем тревожнее всем нам становилось. Я ощутил уже хорошо знакомый холодок в солнечном сплетении.
А затем мы услышали крики. Вой сирены заглушал их, но я смог даже разобрать слова.
– Воронцова…
– Ее превосходительство…
– Нашли здесь…
Я отпустил руку Сперанского, обратился к Роду и почти насильно вырвал из источника еще немного силы. Вложил все в “Берегиню” – на скорость. Защита сейчас была ни к чему. Уже ни к чему – я знал, что мы опоздали.
Но я должен был увидеть своими глазами то, что случилось с человеком, которому я своим выбором подписал смертный приговор. Радамант всегда добивался цели. Почти всегда.
Коля и Малыш что‑то кричали мне в спину, но я не разобрал из‑за громкого звука сирены. Чертова тревога вопила без остановки. Я пролетел бетонный коридор и буквально натолкнулся на группу людей в мундирах Аудиториума. Едва успел затормозить и даже, кажется, врезался кому‑то в спину.
Лысый человек в мундире вздрогнул и резко обернулся ко мне.
– Группа “45‑В”, – представился я. – Соколов. Бой закончился. Мы ищем своего куратора.
Мужчина повернулся ко мне всем корпусом, явно пытаясь что‑то от меня заслонить. Но я уже знал, что увижу.
– Вам будет назначен другой куратор, – сухо сказал мужчина. – Подождите на поле, за вами придут и отведут в нужный кабинет для оформления бумаг. И погасите заклинание, пожалуйста. Вне Полигона его использование запрещено.
Я привстал на цыпочки и все же смог разглядеть край того, что он пытался от меня скрыть.
Воронцова лежала на земле. Лицо спокойное, умиротворенное, но глаза открыты и уставились в небо невидящим взглядом.
– Что с ней? – спросил я.
– Остановка сердца. Мы не успели. Прошу, идите на поле, – лысый мужчина замахал на меня руками, словно пытался разогнать стаю гусей. – Все обратно на поле, пожалуйста!
Но я замешкался, увидев бежавшего в нашу сторону студентика – тоже в мундире, только с шевронами ученика. Только куртка быра расстегнута, а рубашка под ней – залита кровью.
– Ваше превосходительство! – Он летел, бледный от страха и таращил глаза от ужаса. – Северный Полигон! Там… Там…
– Что там еще? – В гневе обернулся сотрудник.
– Там все с ума посходили! Они… Они сейчас друг друга перебьют!
Глава 14
Лысый препод изменился в лице.
– В смысле перебьют? Кто, абитуриенты? А куда кураторы смотрят?
Студентик вытер окровавленную щеку тыльной стороной ладони и шагнул к преподавателю.
– Ваше превосходительство, – он взглянул на нас и понизил голос. – Там все на Полигоне с ума посходили. Вообще все. И абитуриенты, и кураторы, и охрана… Там побоище. И я не понимаю, что случилось. Пытался докричаться, но они словно меня не слышат. Вот, “Косой” прилетело. От преподавателя, от Виктории Федоровны!
– Тише! – Цыкнул на студента препод и потащил в сторону, подальше от нас.
Я сделал вид, что у меня развязался шнурок на ботинке и приблизился на пару шагов, поставил ногу на низкую оградку клумбы и, нарочито медленно завязывая узлы, превратился в одно большое ухо.
– Евгений Петрович, – на ходу тараторил студент, – нужно что‑то делать, пока они не вырвались с Полигона! Здесь полно абитуриентов, и если они…
– Не нужно меня стращать, – резко прервал студента Лысый. – Сейчас соберем группу. Кто поднял тревогу?
– Я. Сперва до охраны добежал. И еще неизвестно, что на Восточном Полигоне. Я пытался связаться с их кураторами, но не смог. Блокировка…
Лысый по‑отечески похлопал его по плечу.
– Молодец, Сеня. Свое дело ты сделал, теперь оставайся здесь. Дальше мы сами разберемся. Впрочем, лучше бы вам и отсюда убраться. Выведи группы служебной тропой, и старайтесь никому не попадаться на глаза. Если кто‑то нападет, защищай детей. Я даю разрешение.
– Понял, ваше превосходительство.
Услышав достаточно, я вернулся к своей команде. Сперанский был бледен от ужаса.
– Там ведь… Там Поля и Боря, – шепнул он. – На одном из Полигонов. Им по рангу ведь положено сейчас там быть. На испытаниях…
Я кивнул.
– И Ирине. Надеюсь, они бьются не друг против друга.
– Да. – Коля крепко схватил меня за запястье. – Нужно им помочь. Вытащить как‑нибудь. Мы должны!
– Мы не знаем, что с ними случилось, – тихо проговорила Грасс, потирая больную ногу. – В нашем состоянии идти на преподавателей просто самоубийственно. Мы не то что никого не отобьем, но и сами ляжем.
Она была права. Нашу команду потрепало сильнее, чем противников. Некоторые почти полностью исчерпали резерв Благодати. Да и будь он полон, что сделают салаги‑абитуриенты против высококвалифицированных мастеров? Ну может еще бы что‑то получилось у меня или у Алексеевой… Но и мы бы продержались недолго.
Коля думал иначе. Вернее, думалка у него в этот момент и вовсе отключилась.
– Там мои брат и сестра, – тихо, но решительно заявил он. – Я ни за что их не брошу. Заставлять вас помогать мне я не вправе. Отправлюсь за ними один.
– Лекарь, не кипятись, – шикнул на него Афанасьев. – И говори тише. Как бы нас сейчас вообще не заперли… От греха подальше.
А я, кажется, начал догадываться, что имел в виду Радамант, когда сказал, что я еще могу успеть посмотреть представление, которое устроят остальные команды. Значит, он что‑то сделал с их разумами. Насильно заставил биться друг с другом? Но, черт возьми, зачем?
Опять демонстрация могущества? Хочет показать, насколько опасны вышедшие из‑под контроля одаренные? Но зачем именно?
А я ведь даже не мог рассказать о встрече с косоликим сотрудникам Аудиториума, не рискуя вызвать подозрений в причастности к инциденту. Как я им объясню? Моя осведомленность о его планах только подольет масла в огонь. И еще неизвестно, что хуже – попасть в лапы дознавателям Тайного отделения или в руки колдунам Аудиториума…