— Хорошенькое дело — сбежать посреди ночи искать девчонку, которую мы едва знаем, и бросить собственную жену без защиты в такой страшный шторм. Бог знает, что скрывается в том лесу. — Донья Флавия вздрогнула, как и я, когда вспомнил тот крик.
И как будто для того, чтобы муж наверняка и думать позабыл о поисках Изабеллы, донья Флавия послала поросёнка за деревянными мисками, сложенными в принесённую моряком бочку с провизией, и принялась разливать дымящееся варево из горшка.
Её порция, конечно, получилась самой большой, хотя в данном случае, кажется, даже мальчишка-поросёнок не захотел добавки.
Корабельные галеты варились на медленном огне, пока не получилась комковатая каша, такая густая и клейкая, что приходилось изо всех сил трясти ложку, чтобы убедить это варево ослабить хватку. Я очень старался поверить, что чёрные куски в сероватой массе были горелыми галетами, а не варёными долгоносиками. Слабый намёк на съедобный запах придавали несколько полосок солёной свинины, попавшие, в основном, в порции доньи Флавии и её супруга. Мы все глядели на это с огромным разочарованием — слово «горячее» было единственным подходящим приличным словом для описания слякоти, лежавшей в наших мисках.
— А сколько вина нам оставил тот моряк? — спросил я, в надежде залить чем-нибудь приятным застрявший в горле комок.
Купец хмуро покачал головой.
— Он не оставил вина, только галеты и свинину. Может, милостью Пресвятой Девы, шторм утихнет к утру. Дольше я этой еды не вынесу.
— Если тебе не нравится, можешь не есть, дорогой. — Донья Флавия выхватила у него недоеденную миску и принялась выскребать её содержимое обратно в котелок. — Хотела бы я посмотреть, кто приготовит что-то получше из заплесневелых галет и свинины, которая жёстче подошвы сапог, а я точно больше и стараться не буду. Возможно, ты думаешь, что эта твоя Изабелла умеет готовить еду, которая тебе больше по вкусу. Что ж, возможно ей стоило попытаться — вместо того, чтобы шататься по лесу среди ночи, как какая-то шлюха. А ведь замужняя женщина, ну, или так заявляет.
— Дорогая моя, — попытался ответить оцепеневший от ужаса муж, — я уверен, то, что бедная девочка до сих пор не вернулась, это не её вина. Никто…
— Вы, мужчины, вечно клюёте на такую беспомощность. Но поверь мне, она не так уж невинна, как кажется. Я видела, как она выскальзывала пошептаться наедине с этим Витором, который считает забавным мучить меня своими сказками про чудовищ. Он уж так рвался пойти вслед за ней в эту ночь. Не удивлюсь, если они договорились устроить свидание ещё до того, как мы высадились на берег.
— В такую-то ночь? — усомнился купец, и словно в подтверждение его слов, ветер с гулким треском сорвал с крыши ещё одну плитку. Сквозь дыру полился поток холодного дождя, застававший отца поросёнка вскочить на ноги и выхватить из лужи своё одеяло, пока оно окончательно не вымокло.
После этого ничего нового сказано не было. Донья Флавия очевидно решила наказать своего мужа, а заодно и всех остальных мужчин в доме, отказавшись разговаривать. Для большинства из нас это стало благословенным облегчением, но не для купца, который испуганно поглядывал на свою супругу, как на заряженную пушку, которая может пальнуть в него без предупреждения.
Мы попробовали высушить у очага постели, однако они только слегка задымились. Но мы получше укутались в одеяла и улеглись спать.
Отец мальчишки, всё ещё обеспокоенный тем, что двое из нас потерялись в шторм, заговорил, что надо бы повесить один из фонарей снаружи, чтобы помочь потерявшейся парочке найти путь назад, но мне удалось убедить его, что ветер задует фонарь прежде, чем он успеет прикрыть за собой дверь, и он неохотно признал, что это был бы бессмысленный жест.
Как бы я ни был измучен, уснуть мне не удавалось. Я не привык засыпать без хорошей порции вина в желудке, кроме тех жутких дней, когда был прикован в башне Белем, а там, поверьте, спал я не много. Но даже если бы я выпил полбочонка вина, рёв ветра, барабанный стук дождя и непрерывный звон капель, падающих в лужи на полу, всё равно не дали бы мне уснуть. На корабле это тоже было непросто, мешал скрип балок и волны, бьющие о борт, но зато стоило привыкнуть к качке — и она убаюкивала.
Кроме того, я не мог перестать думать об Изабелле. Когда я шёл за ней в лес, у меня не было определённого плана. Сначала, когда мы высадились на берег, я собирался увязаться за ней, когда она пойдёт собирать дрова или за водой, увести подальше от остальных и бросить, как мешок с ненужными щенятами, где-нибудь в лесу, подальше от побережья, чтобы она не нашла дороги обратно.