— Но я не могу. Ты лучше всех знаешь, что не могу! — я схватилась за свою цепь и с силой ударила ею о железный обруч вокруг моей талии. Лязг отразился эхом от стен пещеры. — Разве ты забыла, Хейдрун, что я связана этим железом? Оковы и сделаны для того, чтобы у нас не было сил.
— Да, сил отправить ваш дух наружу, во внешний мир. Но ты можешь сделать многое и в этой пещере. — Она указала длинным и острым пальцем на мою сестру. — Вспомни, обруч закреплён и вокруг её талии. До тех пор, пока она в железе, закован и вселившийся в неё дух. Вы с ним схожи и этим ограничением, и вашей силой. И только твой страх перед ним делает тебя слабее.
— Но она боится меня, — зарычал мёртвый голос. — Я втрое сильнее неё, даже скованный этим железом. Я понимаю все её чувства. Я знаю каждую мелькнувшую у неё мысль. Я знаю её ближе, чем может узнать любовник, и могу им стать для неё — любовником, властелином, убийцей. Я ещё даже не начал демонстрировать, на что я способен.
Голова Валдис повернулась, чтобы пристально взглянуть сначала на Хейдрун, потом на меня огромными, чёрными как бездонные дыры глазами.
Но Хейдрун не обратила внимания на эти слова, как будто они и не были сказаны. Бесшумно, так же, как и явилась, она ушла прочь из пещеры.
И это всё, что она хотела сказать, вся помощь, какую могла предложить? Разве ей непонятно, что я здесь в ловушке, одна с этим созданием? Я нуждалась в ней. Я отчаянно хотела умолять её возвратиться, и не могла — ведь тогда драугр узнает, как сильно я его боюсь.
Хейдрун остановилась перед разломом скалы, укрывающим выход.
— Если он покинет эту пещеру — принесёт смерть и ужас в каждую лачугу и ферму по всей этой земле. Там, где ночью он переступит через порог, ни единый мужчина, женщина или ребёнок в доме не доживут до утра. Там, где он выйдет на дорогу, ни одна живая душа, попавшаяся на пути, не проживёт столько, чтобы успеть вернуться домой. Ты должна вернуть драугра в его тело, пока вы оба в железных оковах. Это — твоя единственная надежда, и единственная надежда сотен невинных людей, которые лишатся жизни, если ты с ним не справишься. Если он вырвется из железа — ни ты, и никто другой не сумеет помешать ему уничтожать всё живое на пути. Но, Эйдис, времени мало. Горы снова дымятся. С них побегут вниз реки огня. Помнишь чёрное облако, поразившее дочку Йонаса? Ты верно сказала о нём. Ты знаешь, что это значит. Горы заговорили, и скоро вода в этом озере им ответит. Когда это случится, ты узнаешь, что время вышло — для всех нас.
Глава восьмая
Во второй половине тринадцатого столетия император Монголии так увлёкся охотой с соколами и кречетами, что у краёв долины, рядом с дворцом, велел посеять огромное количество разных зёрен, чтобы помочь размножиться куропаткам и перепелам для охоты. Возле дворца в Шанду он заложил парк с богатым выпасом и множеством ручьёв, где развёл оленей и коз, которые шли исключительно на прокорм двум сотням соколов, которых он также держал там на время линьки. Кроме них у императора были орлы для охоты на волка.
Каждый год, в марте, император выезжал в Маньчжурию на большую охоту, с десятью тысячами соколов и таким же количеством солдат для охраны охотничьих птиц. Император переезжал в шатре, крытом золотом и устланном львиными шкурами, который несли четыре слона. Внутри он держал двенадцать любимых соколов и двенадцать лучших воинов, чтобы их развлекать. Когда верховые докладывали, что заметили дичь, император раздвигал занавеси и выпускал соколов.
Наконец, они пришли на равнину, разбили лагерь для охотников, придворных и жён императора, у которых тоже имелись собственные соколы, и в течение месяца все развлекались охотой.
Каждый сокол носил на лапе крошечную серебряную табличку, знак своего владельца, а человек, называемый «хранитель потерянных», устанавливал на возвышении шатёр с развевающимся над ним флагом, так, что легко заметить отовсюду в огромном лагере.
Каждый, кто потерял птицу, мог прийти к нему, а любой, нашедший потерянного сокола, приносил его к хранителю, чтобы один мог воссоединиться с другим.
Неподалёку от берега
Изабелла
Фрист-фраст — голубиное крыло для поглаживания хищных птиц. Поглаживание голой рукой или в перчатке удаляет с перьев сокола естественную смазку, и тогда перья намокают во время дождя.