- Нас послал архонт басилевс...
- Знаю. Я готов, - ответил Сократ.
Он вышел на улицу, где уже собралась кучка любопытных. Ксантиппа с Мирто вышли следом. Сократ примирительно сказал им:
- Ладно, проводите меня немного. А что у тебя в этой большой кошелке, Мирто?
Она было отдернула руку, но Сократ поймал ее и заглянул в кошелку.
- Что такое? Ба, клянусь всеми псами - тут венок из роз!
Он мягко улыбнулся Мирто, подумав: вот как хочет она меня встретить, когда я выйду оправданный из судилища, - розами увенчать мою старую голову!
Но вокруг стояли зеваки, и он сказал:
- Как это славно с твоей стороны - когда я выйду после суда, ты украсишь себя розами в мою честь!
Демагог Анит тоже не спал всю ночь. Ложе его не стояло неподвижно на мозаичном полу: оно покачивалось на пружинах. Но тщетно пытался Анит усыпить себя качанием. Сократ стоял перед его глазами. Анит повернулся на правый бок, ложе закачалось сильнее, но Сократ не исчез; повернулся на левый бок и снова перед ним Сократ, с тем самым ироническим выражением лица, с каким он говорил на агоре: богач хочет стать еще богаче, демагог желает быть сверхдемагогом, Анит - Архианитом... Что за наказание, все время вижу его! Эдак и с ума сойдешь!
До зари было еще далеко, когда Анит поднялся: вот уже и с постели сгоняет его этот...
Анит почувствовал неприязнь, даже отвращение к сегодняшнему судебному разбирательству. Нельзя ли отменить суд? Притвориться больным? Выдумать срочный отъезд? Неблагоприятное предсказание? Нет, нет. Я не должен отступать.
Взор его упал на статую Афины. Он и тебя оскорблял, когда - как мне сказал сын - перечислял в гимнасии, сколько есть Афин! Благослови же меня и укрепи! Сегодня вечером я принесу тебе за это жертву...
Чего я, собственно, боюсь? Когда осудим его - все от него отвернутся, начнут валить на него самое худшее, правду и клевету - и конец любви афинян к их любимцу! Или любовь их потеряю я? Да пользуюсь ли я ею?
- Махин! - позвал он раба. - Анисовки! И - в большой чаше!
Аполлодор сидел за столом над кружкой молока; мать стояла рядом. Озабоченно наблюдала за лицом сына - по щекам его текли слезы. Мать погладила его по голове.
- Не плачь и ешь, - сказала. - Увидишь, все кончится хорошо.
Аполлодор разрыдался, как дитя.
- Не была ты на агоре! Не читала объявление архонта басилевса! Ничего ты не знаешь, мамочка!
- Не плачь, сынок. Он наверняка докажет свою невиновность. Гелиэя, несомненно, оправдает его...
А юноша кричал:
- Страшно, что такого человека вообще можно предавать суду! Такого праведника!
- Ну не плачь, мальчик мой. Если он праведный человек - ничего дурного с ним не может случиться.
Но Аполлодор не успокаивался. Вскипел:
- А откуда мне знать, праведны ли те, кто будет его судить? Кто его обвиняет? Приживальщик Мелет, хамелеон Ликон и мстительный Анит!
- Заклинаю тебя Герой, молчи! Знаешь ведь, сколько в Афинах сикофантов... Услышат, донесут, и на суд потащат тебя...
Аполлодор немного притих.
- Но, мама, я не один так думаю. Эти мысли так и носятся вокруг - как же мне избавиться от них? Вчера, впервые за все время, что я знаю Сократа, я увидел у него печальные глаза...
Сократ со своими поднялся на холм ареопага, к самому входу для судей. По дороге женщины говорили мало, народ, окружавший их, тоже. Сократ начал было рассказывать веселые истории из своей молодости, но никто не засмеялся, и он умолк и шел молча, лузгая семечки.
На вершине ареопага его ждали Лампрокл с дедом и группа друзей. Все они были тут, близкие ему и дорогие. Он весело поздоровался с ними:
- Будьте счастливы, милые! Как славно, что вы пришли разделить со мной эти часы...
- Часы незаслуженного унижения! - взорвался Антисфен.
- Нет, нет, дорогой. - Сократ сжал ему плечо. - Чтить закон - долг каждого гражданина. - Он обернулся к женщинам. - Вверяю вас обеих и Лампрокла моим друзьям. Они отведут вас вон на тот выступ холма, оттуда вы хорошо все увидите и услышите. То место отведено для родственников.
- Нет! - крикнула Ксантиппа. - Жена имеет право сопровождать мужа и на суде! Разве ты умеешь защищать себя? Других - да, а себя - нет! Кто будет просить за тебя, если не я... если тебя осудят?..
- Но, Ксантиппа, разве могут осудить Сократа? - вмешался Федон.
Плач. Причитания. Жалобы. Просьбы. Все напрасно - Сократ не уступил.
- Со мной пойдут только Критон и Платон... - Тут он заметил умоляющий взгляд Аполлодора, взял его за руку и добавил: - И ты, мой маленький.
Ксантиппа кричала:
- Я хочу с тобой! Я имею право! Я должна просить за тебя!..
Друзья окружили ее, Мирто и Лампрокла, приготовившись отвести их на выступ под названием "Стол Солона".
- Неужели ты даже не попрощаешься со мной? - всхлипнула Ксантиппа.
Сократ поцеловал обеих женщин, сына и улыбнулся:
- Да ведь мы еще увидимся.
Они ушли. Ксантиппа причитала. Глаза Мирто были полны слез. Сократ остался с тремя друзьями.
Один из скифов почтительно указал ему камень, предлагая сесть в ожидании вызова.
- Садись, братец, сам, - ответил Сократ. - Я люблю стоять.
Толпы народа растекались по возвышенности, опоясывающей природный амфитеатр ареопага, на котором были отведены места для дикастерия- одной десятой части пятитысячного собрания верховного народного суда, гелиэи. У входов к этим огороженным местам была самая сильная толчея. Присяжные, выбранные по жребию на сегодня, толкались и теснились совершенно напрасно: входы были еще закрыты, перед ними стояла стража.
- О Геракл! Я потерял свой пинакий... Отодвиньтесь! Помогите же искать! Ведь это целых три обола!
Наконец! Стража открыла входы и, проверяя пинакии, стала пропускать присяжных по одному. Последними выходили из носилок аристократы и богачи, вытянувшие жребий; всем своим видом они показывали, что богатый человек никогда не спешит.
Напротив самого нижнего ряда амфитеатра было возвышение для судей с особым входом. Посередине возвышения стоял большой стол для судьи, писца и глашатая, справа было место для обвинителей, слева - для обвиняемого.
Вскоре на возвышение поднялись писец, глашатай, секретарь, судебный служитель и два скифа. Затем в торжественном одеянии появился председатель суда, архонт басилевс, то есть архонт-царь. Он уселся за стол в самом центре, лицом к рядам присяжных, продиктовал писцу введение к записи сегодняшнего разбирательства, приготовил молоточек, ударами которого по столу водворялась тишина, и приказал ввести обвинителей.