Я рассмотрела свою комнату, стоя в дверях. Тут все было как раньше, и родители каждый раз меняли цветы. Они ждали меня, а я разбила им сердца, уехав на другой конец света.
Дверь открылась, и вошел Брайан.
— Тут ничего не изменилось, — улыбнулась я, вытирая слезы. — И я сегодня слишком много плачу.
— Может быть, тебе было это нужно? — обнял он меня за плечи.
— Чувства, связанные с семьей и детством, до безумия ранимые.
— Все чувства ранимые, если мы позволяем себе чувствовать.
Мы находились в просторной комнате цвета персика. Картины, висящие на стене, были теми же, и мои рисунки никто так и не снял. Черное пианино красовалось возле окна, и не было ни грамма пыли.
— Мама каждый раз тут убирала, — провела я дрожащей рукой по крышке инструмента.
— Твоя семья тебе любит, Эм.
— А что на счет твоей семьи? — посмотрела я на Брайана.
— А моя далеко. Да и когда-то, наверное, моя сестра тоже полюбит меня. Она вспомнит, что раньше я был рядом.
Затем Брайан спустился вниз, а я еще осталась на немного. Семья делает наше сердце добрее, но в то же время, если мы будем жалеть о многом, то не сможем выжить. Я смотрела на свои детские снимки и не пыталась даже сдержать слезы. На изображении я сидела на полу комнаты, а кругом меня были разбросаны игрушки, и я смеялась. Словно, когда я улыбалась, на небе загоралась еще одна звезда.
Папа, Макс и Брайан сидели на диване и смотрели футбол.
— Какие наши? — спросила я.
Макс посмотрел на меня, словно вот-вот отречется. Его мимика была великолепна. Она не была похожа ни на одну другую. Мальчишеская улыбка, жесты и наклон головы делали его особенным парнем. Особенным для меня.
— Что я такого сказала?
— Сестренка, я тебя люблю, конечно, но больше не задавай таких вопросов никогда и ни при каких обстоятельствах, иначе я вычеркну тебя из семейного древа.
— Замолчи, Макс, — улыбнулся отец.
Я поцеловала брата в макушку и направилась к маме на кухню.
—Чем-то помочь?
— О, нет, милая. У меня почти все готово. Как твоя работа? — улыбалась она.
— Все как всегда. Все ставлю под сомнения, ни с чем не соглашаюсь и без конца говорю.
— Знаешь, дорогая, я всегда тебе говорила, что ты слишком сентиментальна, чтобы работать в такой жесткой сфере. Нет, я не имею ничего против, ты прекрасный адвокат, и я это знаю, но ты всегда любила писать. Ты пишешь сейчас?
Опустив голову, я уставилась на стол, будто в мире не было ничего интересней.
— Да. Иногда. Но сомневаюсь, что в этом есть смысл.
Кто-то положил мне руки на плечи. Подняв голову, я увидела Брайана.
— Эмили, все, за что бы ты не взялась, делаешь это хорошо. Я не слышал, чтобы ты не то, что падала, а когда-нибудь даже немного теряла высоту, так что перестань думать о своих гипотетических неудачах.
Он поцеловал меня в щеку, взял тарелки и вернулся в столовую.
— Эмили, ты же знаешь, что ты небезразлична ему, так? Он заботится о тебе. Да и он для тебя не просто друг?
— Мам, идем есть, я проголодалась, — улыбнулась я, снова игнорируя чувство внутри.
— Все будет хорошо, — обняла она меня. — Ты умница. Ты всегда была такой яркой, такой потрясающей и милой с самого рождения. Не знаю, на кого ты похожа. В тебе не было горечи, а только сила и доброта. Я верила, что если смогла произвести на свет нечто столь прекрасное и чистое, то мир не так прогнил. Ты маленькое чудо, Эмили. У тебя характер отца и мои глаза. Ты тянула свои ручки ко мне, чтобы я взяла тебя на руки, особенно утром, когда будила.
— Я люблю тебя, мам, — потекли слезы из моих глаз, когда я сжала ее в объятьях. — Ты всегда была моим ангелом.
— Так и есть. Когда те ангелы берут передышку, на сцену выходят родители и друзья.
Войдя в столовую, мама выключила телевизор.
— Мам, ну ты чего? Мы же смотрим, — возмущался брат.
— За стол, быстро.
— Но…
— За стол.
Все приступили к еде, и я улыбнулась матери.
— Как вы познакомились с моей дочерью, Брайан? — спросил отец.
— Ужинали в одном и том же ресторане, — ответил он.
— Как мило, — улыбнулась мама, а я закатила глаза.
— Ты впервые солгал моим родителям, — прошептала я Брайану на ухо.
— Хочешь, чтобы я сказал правду?