— Наш главнокомандующий теперь рвет и мечет! Хочется ему выпытать у этого гасиендеро, где у него припрятаны его червончики, да нам-то что от того пользы? Мы все равно будем голодать или питаться старым салом, а все эти припасы и денежки пойдут начальству и офицерам, а мы-то все равно останемся ни с чем!.. Нет, братец, попадись мне этот гасиендеро в руки, дурак я буду, если представлю его главнокомандующему, а не сам придушу его своими руками и буду душить до тех пор, пока он не выдаст мне свои деньги. Высокопревосходительство даже и не узнает об этом!
— Но мы-то получим свою долю? Мы и силой возьмем! — загалдела толпа солдат.
— Не убив медведя, шкуру не делят!
— Ну что, ничего не нашли? — осведомилась кучка солдат, подошедшая с другой стороны.
— Ничего, а только они недалеко, здесь где-нибудь схоронились, это верно. Я сам видел, — заявил один из солдат, — как они утащили того молодого парня, которого мы нашли в бесчувственном состоянии там, у водопада!
— Ты видел! Так что же ты не преследовал его?
— Это был краснокожий с громадным ножом в зубах и страшными глазами. Он взвалил его на плечи и бегом пустился вверх в горы, а я был безоружен.
С веранды дома раздался сигнальный звук рожка.
— Сбор! — воскликнул кто-то. — Живо, ребята, теперь для нас найдутся сало и бобы!
— Там найдено немало и вина, и мяса — всего что угодно, да только это не про нас: господа офицеры и начальство все себе приберут, а мы по-прежнему будем грызть старое копченое или соленое сало!
— Брр! Сало! Меня мутит при одной мысли. Идите, ребята, а я здесь подожду, мне что-то неможется.
Солдаты лениво поплелись на сбор.
Теперь притаившиеся в пещере не слышали уже ничего, кроме свиста ветра, но, несмотря на это, им следовало соблюдать крайнюю осторожность, так как кто-нибудь из солдат мог находиться поблизости и, заподозрив, где они скрываются, указать их убежище товарищам. В пещере было темно, только слабый луч света проникал снаружи в узкий длинный коридор, ведший к этой пещере. Различать предметы было можно; видны были их смутные очертания, детали же совершенно исчезали.
У беглецов были при себе и карманные свечи, и фонарики, и спички, но они опасались зажечь огонь, потому что свет мог выдать их врагу.
В момент бегства доктор успел захватить свою аптечку и ящик с инструментами. Это утешало, так как теперь он имел возможность приготовить больному успокоительное питье.
Но даже здесь, в пещере, наши друзья не могли быть спокойны: что, если Михаил в бреду вдруг громко закричит или Плутон, почуяв чужого, залает? Что, если пума выскочит из пещеры порезвиться на вольном воздухе: ведь и она своим присутствием могла выдать их.
— Как я счастлив! Как я счастлив! — тихо шептал умирающий. — Юзеффо жив… я его видел, слышал его голос… все это был только тяжелый, страшный сон… теперь я вижу свой родной город… все залито розовым светом… и ангелы поют хвалебную песню…
— Я радуюсь только тому, что мой бедный Рамон теперь далеко и что он в полной безопасности! — прошептала, набожно крестясь, жена Педро.
Хозяин гасиенды только вздохнул, но ничего не сказал.
Снаружи снова стали доноситься голоса.
— Ах, как мне плохо, приятель, как меня знобит…
— Да и мне не легче твоего, я совсем заболел…
— Давай попробуем добраться до костра, а то здесь так и околеешь.
Послышались тяжелые шаги, медленно удалявшиеся по направлению к дому. Бенно прислушивался, вытянув шею.
— Надо посмотреть, что там делается, — сказал он, — я попытаюсь!
— Нет, нет! — остановил его сеньор Эрнесто.
— Я осмотрю окрестность, — сказал Обия, — меня белые люди не сумеют перехитрить! — И в одно мгновение дикарь сбросил с себя всю одежду и предстал в своем первобытном наряде.
Дождь лил как из ведра, ветер свистел и завывал в горах и ущельях. Беззвучно, точно ящерица, скользил индеец между скал и по траве между деревьев. Спустя немного времени он вернулся, заявив, что поблизости нет ни души, и что они, во всяком случае, могут говорить между собой, после чего снова исчез.
— Куда это он опять исчез? — спросил кто-то. — Уж не пошел ли он раздобыть нам чего-нибудь из еды?
Действительно, по прошествии получаса Обия возвратился, нагруженный восемью ружьями и столькими же сумками с патронами и зарядами.
Тренте и Бенно подскочили к нему и помогли ему снять его ношу.
— Испанцы все перепились, среди них нет ни одного трезвого, — сказал Обия, — они разгромили склады, завладели бочками, произвели настоящий погром; их вожди должны сидеть в доме и спокойно смотреть, как солдаты упиваются вином, и дело доходит до кровавых схваток.
— Я бы желал, чтобы солдаты еще в эту ночь разгромили все, что они не в состоянии съесть.
— Однако мне задерживаться здесь некогда, — с некоторой важностью сказал Обия, — Тренте, пойдем со мной, ты мне поможешь!
— Я готов! — отозвался тот и направился к выходу пещеры.
— Стой! Куда ты? В этой белой одежде ты светишься во мраке ночи, как луна. Тебя за версту видно! Живо снимай все это!
— Как? Ты хочешь, чтобы я вышел нагишом, как ты, точно какой-то дикарь!
— Ишь как заважничал! — засмеялся Обия. — Ты не забывай, что твоя бабушка еще ела человеческое мясо, а моя и прабабка этого не делала!
Теперь Тренте не стал уже рассуждать, а, проворно сбросив с себя все, предстал в своем натуральном виде и вышел вслед за Обией из пещеры.
— И вам можно, если хотите, выглянуть из пещеры: здесь поблизости нет ни души! — сказал Обия, уходя.
Сеньор Эрнесто и Бенно подошли к выходу и стали смотреть на происходившее вокруг. Там, на опушке леса, был разложен большой костер и горело множество факелов, при свете которых шла дикая попойка. Одни пели, другие плясали, очень многие лежали и стонали, изнемогая от боли и страданий, но никто не обращал на них внимания.
Еще и еще раз возвращался и уходил Обия и каждый раз он и Тренте, а затем и Коста, и другие краснокожие, присоединившиеся к ним, приносили к пещере целые груды оружия, ружей, сабель и пистолетов и бесчисленное множество патронташей. Обия не хотел довольствоваться тем, что каждый из находившихся в пещере имел в своем распоряжении по ружью, по сабле, по кинжалу и множество зарядов, но хотел еще окончательно разоружить испанцев. И пока он и другие краснокожие относили все это к пещере, Бенно, сеньор Эрнесто, Халлинг и Педрильо сбрасывали все лишнее оружие, порох, пули и готовые заряды в реку, которая журча катила под ними свои волны. Краснокожие, как известно, почти никогда не смеются, но теперь Обия, присев на корточки у входа в пещеру, весело смеялся при мысли, что испанцы безоружны, как дети, и что никто из них не видел и не заметил, как он целыми десятками уносил их ружья, сабли и заряды.
— Ну, теперь пусть они явятся сюда, — говорил он, — мы встретим их такой пальбой, что им несдобровать!
— Неужели ты думаешь, что ты обезоружил весь отряд?
— Да, да! У них нигде больше не осталось оружия.
— Но послушай, Обия, у них, быть может, часть его была спрятана в доме, оружие их вождей, во всяком случае, еще находится в их распоряжении. Кроме того, будь они даже совсем безоружны, они могут осаждать нас здесь и уморить нас голодом, если только узнают, где мы от них скрываемся.
Немного спустя, Обия снова направился к выходу.
— Куда же ты опять?
Солдаты играют апельсинами как мячами, сотни этих плодов валяются на земле, я хочу собрать их: все же женщины и больной подкрепятся ими, кроме того, из корки каждого апельсина мы получим по две чарки, чтобы черпать воду, и нам не надо будет мочить шляпы в реке.
— Какой ты, право, находчивый, Обия! — сказал Бенно. — Без него мы непременно погибли бы в лесных дебрях, он же все знает, все умеет и придумает.