— Где же испанцы? Отчего здесь так тихо? — спросил Бенно, открыв глаза.
— Ах, Бенно! Боже правый, благодарю Тебя! — воскликнул сеньор Эрнесто. — Он жив! Вы не очень страдаете, Бенно? — тревожно обратился он к мальчику.
Тот улыбнулся.
— Нет, — сказал он, — завтра я и думать об этом забуду, но где же наши враги?
Между тем Тренте успел уже побывать в саду и во дворе и теперь вернулся с сообщением, что испанцев нет и в помине, точно ветром сдуло.
— Уж не военная ли это хитрость, чтобы выманить нас из пещеры?
— Нет, нет, нигде нет ни души — они, как видно, сами чего-то испугались и бежали отсюда. Ах, если бы вы видели, на что похож ваш сад! — с глубоким сожалением добавил Тренте.
— Ну, это не беда! Все это дело поправимое, пойду-ка посмотрю, что в доме делается!
— Нет, — сказал Обия, которому доктор успел уже сделать перевязку, — нет, пусть ни один белый не выходит отсюда, это, быть может, еще опасно, пойду я и Тренте!
Краснокожие вышли, чтобы окольными путями пробраться в дом, а Педрильо, выглянув из своего слухового окна, заявил, что нигде вокруг не видно не только испанцев, но даже исчезли и палатки их лагеря, и обоз; очевидно, на возвращение испанцев в скором времени нечего было рассчитывать.
Немного спустя, Обия и Тренте вернулись.
— В доме оставалось еще двое солдат, — сказал Тренте, — мы их заперли в погреб, откуда они никуда не уйдут. В доме все переломано, все перебито: и стекла, и зеркала, и стулья, и столы — точно после пожара!
— Все это не беда, все дело поправимое! Но пойдемте в дом, все же там, может быть, найдется хоть одна комната, где, расстелив солому, мы хоть немного отдохнем.
Все двинулись к выходу. Мужчины держали на всякий случай свои ружья наготове, двое из них осторожно несли тело покойного Михаила, а Педро поднял и нес в дом убитую испанцами пуму. Действительно, сад был в самом плачевном виде: все было изрыто, поломано, вытоптано.
Веранда была тоже наполовину разрушена, крыша с нее сорвана, стекла перебиты, сушеные плоды, маис, и другое зерно — все рассыпано по полу и по земле.
По приказанию хозяина дома Тренте и еще несколько человек привели двух пленных испанских солдат в гостиную нижнего этажа, где им предстояло подвергнуться допросу.
— Куда ушел ваш полк? — спросил сеньор Эрнесто.
— В горы! Мы вынуждены были бежать, так как наши разведчики уведомили нас, что сюда идет большой отряд перуанских войск и индейцев-добровольцев.
— Почему же вы остались здесь?
— Нам было приказано разыскать адъютанта его превосходительства, которого в момент отступления нигде нельзя было найти.
— Ну, а что у вас в этих раздутых карманах?
Испанцы сконфузились.
— Это… это… в военное время… знаете ли…
— Часто случается, что крадут серебро! — сказал за них хозяин дома. — Ну да! Но иногда приходится и возвращать украденное. Выложите-ка все это сюда, на стол!
Те начали выкладывать целые дюжины серебряных ложек, вилок, ножей и еще многое другое.
Когда карманы их опустели, солдаты продолжали стоять, уныло опустив головы, в ожидании заслуженного наказания.
Сеньор Эрнесто указал им на дверь.
— Ну, а теперь марш отсюда! — сказал он.
— Как? Неужели ваше превосходительство разрешает нам уйти? Неужели…
— Ну да! И как можно скорее: вид ваших мундиров раздражает нас!
Обменявшись между собой быстрыми выразительными взглядами, оба солдата, точно подстегнутые, выбежали из дверей и пустились бежать что было мочи по пыльной проезжей дороге, и вскоре совершенно скрылись из виду.
— Теперь пойдемте и посмотрим, что у нас делается наверху! — сказал хозяин дома.
Вдруг до слуха всех присутствующих донесся ужасный, душераздирающий человеческий крик. Все невольно вздрогнули. Что бы это могло быть? — невольно спросил себя каждый.
— Это со стороны водопада! — сказал Бенно.
— Там эта страшная пропасть, — прошептал, как бы про себя, Рамиро, — я пойду и посмотрю!
— Тому, кто туда провалился, уже ничем нельзя помочь! — грустно сказал сеньор Эрнесто.
Рамиро вышел, а все остальные стояли неподвижно, точно окаменевшие. Никто не проронил ни единого слова до самого возвращения Рамиро.
Он молча вошел и также молча положил на стол перед хозяином офицерскую фуражку и сорванный орден, который все они видели на молодом адъютанте. Рамиро был страшно бледен, он прислонился к притолоке двери и закрыл глаза.
— Где вы это нашли?
— На краю пропасти. Я бросил в нее камень, но до меня не донеслось ни малейшего звука.
Сеньор Эрнесто вздрогнул.
— Суд Божий свершился! — сказал он и осенил себя крестом.
X ПЕРУАНСКИЕ БОРЦЫ ЗА СВОБОДУ. — ПОХОД И РЕШИТЕЛЬНОЕ СРАЖЕНИЕ. — КУЗНЕЦ ИЗ КОНЦИТО. — ВЗЯТИЕ ГОРОДА
Ночь прошла спокойно. Все спали крепким сном после мучительной осады, подорвавшей силы большинства осажденных.
У Бенно был легкий жар; он временами бредил и тревожно метался из стороны в сторону.
— Дорогой доктор, ведь это не опасно? — каждые четверть часа справлялся сеньор Эрнесто и всякий раз получал успокоительный ответ.
— Ведь он получил удар вместо меня, он нарочно подвернулся, чтобы удар миновал меня!
— Да, конечно, Бенно чудный мальчик, я его очень люблю!
— И я тоже, — сказал гасиендеро.
Рамиро тоже тихонечко подкрался к изголовью больного.
— Скажите, доктор, ведь этот случай не является серьезным?
— Ну, еще вас недоставало, идите вы себе, ложитесь спать, ведь на вас лица нет, а Бенно совершенно здоров, можете быть спокойны!
Под утро все обитатели дома были разбужены конским топотом, от которого дрожала земля. В первую минуту всеми овладел невольный страх: впечатления недавнего погрома были еще слишком свежи в памяти у всех. Но вскоре оказалось, что это был многочисленный отряд конных индейцев, вставших на защиту Перу и действующих заодно с добровольцами-перуанцами.
Все вышли на террасу приветствовать эту шумную пеструю толпу. Они неслись, как вихрь, на своих маленьких конях, в ярком уборе из разноцветных перьев, без малейших признаков одежды, с большими луками и колчанами за спиной, с длинными копьями наперевес.
С пронзительным воинственным криком подскакала тысяча нагих воинов к дому сеньора Эрнесто.
— Да здравствует Перу! Долой испанцев! — крикнул один из них, мчавшийся впереди остальных.
Ему ответили тем же.
— Есть с вами и белые добровольцы?
— Да, их немного и все пешие, потому мы и выехали вперед, а они следуют за нами. Но где же испанцы, мы рассчитывали застать их здесь, наш разведчик подал нам сигнал именно отсюда!
Сеньор Эрнесто рассказал обо всем происшедшем и сказал, что испанцы обобрали его подчистую и что в данный момент он не только не может угостить, чем-нибудь своих избавителей, но даже сам со своими гостями нуждается в продовольствии.
В ответ на это индейцы указали на свои туго набитые сумки и вынули сушеные овощи, маис и вяленое мясо.
— Мы рады поделиться, потому что у нас большие запасы всего и целые стада волов и овец!
— Теперь скажите мне, вы собираетесь идти на Концито?
— Да, конечно, мы хотим выгнать их из Концито и не позже, как завтра. А вот и наши добровольцы!
Действительно, на дороге показалась пестрая толпа, состоявшая из людей всех наций, начиная от коренных перуанцев и кончая неграми южной Африки, во всевозможных костюмах и головных уборах. Им предшествовал хор музыкантов, составленный из усердных любителей, весело игравший патриотические песни, в которых верные и фальшивые ноты дружно сливались в общем мотиве. Замыкали шествие вьючные мулы, нагруженные самыми разнообразными вьюками.
— Да здравствует Перу! — весело крикнули добровольцы.
Громкое «ура!» раздалось им в ответ с веранды дома сеньора Эрнесто.
Минуту спустя наши друзья радостно приветствовали своих белых спутников, Альфео и Карлоса, и всех остальных, с которыми они расстались в горах у охотников за шиншиллами.
С обеих сторон приветствия были самые горячие, самые искренние.
Решено было провести здесь одни сутки, чтобы, отдохнув, двинуться на Концито. Войска эти не получали никакого вознаграждения от правительства и существовали сами по себе, ведя беспрерывную войну гверильясов с испанцами, отбивая у них добычу, где только можно, и существуя чем попало и как попало, встречая всюду радушный прием и действуя отдельно от регулярных войск.
— Мы все отправимся вместе с вами, — сказал сеньор Эрнесто, отыскивая глазами Рамиро, — здесь нам нельзя оставаться, потому что усадьба моя представляет теперь собою груду развалин!
— Бенно, — шепнул Рамиро, — Бенно, завтра мы отправимся в Концито! О, неужели это не сон?
— Дай Бог, чтобы все исполнилось по вашему желанию, сеньор!
Между тем Тренте и Люнц разыскали где-то среди развалин непочатую бочку вина и выкатили ее для угощения желанных гостей. Те поделились своими съестными припасами, зарезали быка и несколько баранов, разложили веселые костры, и незатейливый пир начался. Индейцы поочередно несли сторожевую службу, образовав вокруг своего лагеря сплошную частую цепь, сквозь которую не могла прокрасться незамеченной ни одна кошка.
Бенно уложили в постель, так как он все еще был слаб и в лихорадочном состоянии. Хозяин дома также удалился в свою комнату, которая, по счастью, сравнительно уцелела и даже могла запираться на ключ.
Здесь, оставшись один, он снял с себя широкий кожаный пояс, который носил под одеждой, и достал из этого пояса довольно объемистый, туго набитый бумажник. Из него посыпались на стол различные документы, старые пожелтевшие бумаги, письма и записки.
В числе этих бумаг находился также рисунок, сделанный карандашом и изображавший старинный высокий дом с остроконечной крышей и тяжелой резной дубовой дверью, над которой виднелась надпись: «In Deo spes mea». Никакой подписи, ничего не было на этом рисунке, а между тем рисунок производил потрясающее впечатление на сеньора Эрнесто. У дверей этого дома изображен был ангел, державший в поднятой руке огненный меч и указывающий рукой вдаль, тогда как подавленный сознанием своей вины человек, закрывая лицо руками, по-видимому, готов был беспрекословно, хотя и с болью в душе, повиноваться этому приказанию.
Кроме этого рисунка на столе лежало еще много разных бумаг и документов и среди них акт крещения Теодора Эрнеста Цургейдена, выданный более полустолетия тому назад в городе Гамбурге. При виде этой бумаги сердце сеньора Эрнесто болезненно сжалось. «Теодор Эрнест Цургейден» — это было его имя! О, если бы он мог произнести его вслух, если бы он мог услышать из уст Бенно это отрадное слово «Отец», как бы непомерно счастлив был он! Но нет! Тот ангел у порога дома навсегда изгонял его из рая. Неужели Бенно должен был узнать о тяжкой вине своего отца? Упасть так низко в глазах единственного горячо любимого сына, лишиться не только его любви, но, быть может, и его уважения! О, нет, нет!.. И он покорно опустил голову на грудь и долго, долго сидел молча в скорбном раздумье. Казалось, все старые раны его души снова раскрылись и болели, и все давно, давно прошедшее воскресло с новой силой. Наконец утомленный и обессиленный, бросился он на постель в тщетной надежде заснуть и набраться новых сил и бодрости духа, чтобы продолжать свой тяжелый жизненный путь. А там, внизу, у костра раздавались веселые шутки и песни добровольцев, слышалась дружеская беседа на различных наречиях; пожимали друг другу руки и сидели, обнявшись, люди самых различных племен и народностей, сливаясь в одну дружную семью, движимую одним общим желанием, стремящуюся к одной и той же цели — изгнанию испанцев из Перу.