У Марка на глазах появились слезы, голос дрожал. Он был на грани срыва.
- Ты думаешь, отец изменится, если ты принесешь ему сокровища? - спросил Евгений. - Извини, но сомневаюсь.
Он с болью смотрел на друга, понимая, что его стремление помочь семье, обратить внимание отца на себя, превратилось в болезненную одержимость.
- Марк, любовь нельзя купить, - прошептала Тамия, голос был тихий, почти неслышный. – Я знаю, что говорю.
- Ничего вы не знаете! – крикнул Марк. - Вы живете в другом мире, где всё есть: одежда, еда, зонт, телефон. Вы можете путешествовать, ходить на концерты, на вас не давит нищета. У моей семьи нет ничего из этого. Вам никогда не понять, как живут простые люди. Вы как яркие неоновые вывески – блестите, но толку от вас никакого!
Друзья смотрели на Марка и не понимали, что с ним происходит.
- Нет, Мия, - прошептал вдруг Евгений. – Не здесь и не сейчас.
В словах Евгения чувствовалась тревога, понимание, что Марк был не в себе. Он был полон ярости, обиды и боли, но не понимал, что его слова, его гнев, ранят Тамию, заставляют ее чувствовать себя, преданной. А этого вынести она не могла.
Надвинувшийся шторм эмоций окутал комнату. Марк застыл, наблюдая за Тамией. Расставив ноги, она стояла словно посреди бушующего урагана. Ее грудь стремительно вздымалась, дыхание прерывалось, а глаза походили на пылающие красным пламенем угольки. Гнев и боль бушевали в них.
- Марк, уходи, - прошипел Евгений, увлекая Тамию в ванную комнату.
Марк схватил сундук с сокровищами и поспешно выбежал в прихожую. За его спиной раздались крики и хлопанье дверей. Он схватил дождевик, прикрыл сундук, и, шепнув: «Я отдам и зонт, и дождевик», вышел.
На улице лил проливной дождь, превращая улицы в бурные реки. Марк ссутулился, пытаясь слиться с темнотой.
Сундук оттягивал ему руки, но он держался изо всех сил. Драгоценные камни и золото гремели внутри, как дьявольская симфония. Это сокровище стоило ему так дорого, и он не собирался отдавать его просто так.
Шлепая по мокрым тротуарам, Марк обдумывал свой следующий шаг. Его разум лихорадочно работал. Куда ему идти? Домой было еще слишком рано, как он мог объяснить происхождение сундука?
Не мог он пойти и к Светлане Петровне, было уже поздно, да и ей тоже не рассказать всего. Тогда он вспомнил о Михаиле Иннокентьевиче.
В густой пелене дождя, подсвечиваемой мерцающими огнями города, Марк мчался как одержимый, чувствуя, как капли воды струятся по его телу, словно ледяные иглы. Каждая минута казалась бесконечностью, гнетущая тень преследовала его, заставляя бежать без оглядки.
Наконец, вдалеке он заметил знакомый неоновый знак кафе. С надеждой в сердце он прибавил скорость, пробираясь сквозь беснующуюся стихию. Кафе еще было открыто.
Ворвавшись внутрь, Марк обвел взглядом полупустой зал. За барной стойкой стоял Михаил Иннокентьевич, роботы-пылесосы жужжали, собирая на полу мусор. Михаил Иннокентьевич, протирающий стаканы, удивленно поднял бровь, увидев промокшего до нитки посетителя.
- Марк? – воскликнул Михаил Иннокентьевич, остановив процесс работы. – Здравствуй, дружище. Ты где пропадал столько лет?
- Здравствуйте, Михаил Иннокентьевич, мне нужна ваша помощь, - сбивчиво пробормотал Марк. – Я… нашел кое-что. Мне нужно срочно это спрятать.
- Хорошо, хорошо. Расскажи толком, что случилось, – успокаивающе сказал Михаил Иннокентьевич, выйдя из-за барной стойки и беря Марка за локоть.
Марк, бледный как смерть, мокрый от дождя, нервно теребил край дождевика, пытаясь сглотнуть ком в горле. Он чувствовал себя так, словно все вокруг плыло, а его собственное тело было чужим, застывшим в неловкой позе.
- Я... я нашел кое-что ценное, – прошептал он, глядя на пол. - Но я не могу его нести домой. Сейчас не могу.
Михаил Иннокентьевич нахмурился, его брови сошлись в глубокую складку. Он знал Марка много лет – с тех пор, как тот был пацаном и начал работать у него в кафе, убирая мусор, а иногда и обслуживая клиентов. Марк был племянником, но как сын, и честный, открытый, душа нараспашку. Поэтому эта таинственность настораживала Михаила Иннокентьевича.