- Условие? – поморщился командор.
- Вы найдете убийц моего отца!
- Принимается, - отчеканил командор. – Но у меня тоже есть одно условие. Где вы живете? – обратился командор к Мите.
- В Москве.
- Он, - палец командора нацелился на Митю, - немедленно уезжает домой.
Марина посмотрела на брата. Тот был явно опечален подобным известием.
- Нет! – с мольбой сказала Марина.
- Это – мое условие! – отрезал командор.
Митя подошел к Марине, потрепал по плечу.
- Ибо я уже становлюсь жертвою, - со вздохом сказал он. – И время моего отшествия настало.
Марина обняла брата. Поцеловала в щеку.
- Мы еще увидимся, – сказала она. – Прости! Так надо.
Митя не спорил.
10.
Скворцов смотрел на Виноградова. И не понимал, спит он или нет.
Грудь Виноградова мерно вздымалась, и глаза были закрыты.
Правда, левое верхнее веко давно уже гноилось; оно расползлось, словно трухлявая ткань; сквозь дырку были видны мутно-серая радужка и расширенный зрачок.
«Шестьдесят шестой» сильно похудел; мышцы на лице натянулись; губы уже не могли сомкнуться и закрыть пожелтевшие зубы.
Спит он или не спит? – подумал Скворцов.
Виноградов глубоко вздохнул и открыл глаза. Левое, дырявое, веко зацепилось за пересохшую роговицу. Виноградов несколько раз моргнул; прежде, чем глаза открылись полностью.
- Ищи ее, - прошелестел Виноградов. – Ищи. И найди.
- Да, Борис Михайлович. Уже ищем.
Скворцов старался, чтобы голос звучал уверенно. Но взгляд – и Скворцов сам не понимал, почему, – не мог оторваться от дырявого века.
11.
Виктор вел машину. Марина сидела рядом, на пассажирском сиденье.
Наконец, Марина не выдержала.
- Куда мы едем?
- Вам нужно исчезнуть, - ответил Виктор.
- Исчезнуть?
- Совсем.
Память услужливо вытолкнула наверх обрывки шпионских фильмов. От этой мысли стало жарко. Марина опустила солнцезащитный козырек, открыла крышку на оборотной стороне и посмотрелась в зеркальце. Хорошее лицо. Она прожила с этим лицом почти тридцать лет, и оно ей нравилось.
- Надеюсь, вы не будете делать мне пластическую операцию?
Виктор на секунду опешил.
- Что?
- Ну, знаете… Как в кино…
Виктор рассмеялся. Его смех показался Марине приятным.
- Пластическую операцию? Как в кино? Ну, вы даете! Вы знаете, что такое – пластическая операция? Шрамы будут заживать, как минимум, месяц. Еще месяц будет восстанавливаться чувствительность мимических мышц…
- Вижу, вы знакомы с темой! – перебила Марина.
- Я – да, - подтвердил Виктор. И снова – не смог сдержать улыбку. – А вам – лучше повременить.
- Так куда мы едем?
Марина огляделась. Местность была знакомой.
- Мы – возвращаемся.
Машина мягко подкатила к поребрику. Виктор вышел первым, обогнул капот и открыл дверцу. Марина кивнула, мысленно отмечая, что не стоит делать это с преувеличенной благодарностью; мол, обычное дело, я привыкла; и ступила на асфальт.
Кирочная, 43. Музей Суворова.
Виктор вручил Марине письмо Суворочки.
- Вот о чем вам нужно будет говорить перед телекамерами.
- Телекамерами?
- У нас – обширные связи.
У фронтона музея Марину встретил Пал Палыч. Старичок держался за больную поясницу и явно чувствовал себя не в своей тарелке; в паре метров от него на штативе стояла камера, а съемочная группа городского телеканала вела себя слишком развязно, чтобы Пал Палыч осмелился задавать им вопросы.
Старичок увидел Марину и криво засеменил навстречу.
- Мариночка! Что происходит? Мне позвонили из департамента культуры и сказали, что будет съемка! Но почему? Зачем? По какому поводу? Вы можете объяснить?
Марина коснулась руки старика.
- Пал Палыч! Не волнуйтесь! Вам нужно только улыбаться!
Сюжет отсняли с третьего раза. Пал Палыч стоял позади, в левом обрезе кадра, и улыбался; некстати, зато постоянно. В это время назойливая тележурналистка, поглядывая в заготовленный текст, терзала Марину.
- Марина Сергеевна! Связано ли ваше сегодняшнее выступление в актовом зале университета с мифическими сокровищами Мальтийского ордена?
- Именно, что мифическими, - ответила Марина. – Хотя… Каждый желающий может попробовать их найти.
- Ваше выступление прервалось на середине, - упорствовала журналистка. – Почему?
- Испугалась! – открыто улыбаясь в камеру, объяснила Марина. – Мне показалось, что за мной следят.
- Да неужели? – охнула журналистка.
- Нервный срыв, - призналась Марина. – Но я готова еще раз обнародовать тот самый документ. Вот он!
В камере, крупно, появилось письмо Суворочки. Потом – возник Пал Палыч; Марина передала ему документ; Пал Палыч пожал Марине руку.
- О чем же там говорится? – не унималась журналистка.
Марина пояснила.
- Суворочка пишет о странице из дневника Павла Первого. Она спрятала ее за домом в Фетиньино. И любой может в этом убедиться. Потому что…
Камера захватила страдающее лицо Пал Палыча.
- Документ с завтрашнего дня будет представлен в основной экспозиции, - с натужной улыбкой проскрипел Пал Палыч. – Приходите и прочитайте.
Камера опять перешла на Марину.
- Значит ли это… - пытала за кадром журналистка, - что в ближайшее время вы отправитесь в Фетиньино? На поиски сокровищ?
- Я – историк, - честно призналась Марина. – Поэтому – не исключаю такой возможности.
Сюжет был передан в прямой эфир, что называется, «с колес»; огромная редкость по нашим временам. В течение оставшегося дня сюжет повторили четыре раза.
12.
В то же самое время Митя с тоской глядел из окна машины на проплывающие мимо здания. И украдкой – вздыхал.
Месье Жан, напротив, был бодр и весьма весел. Он никак не мог устроиться за рулем; то наваливался на него, то, наоборот, отодвигался; пристраивался слева и справа; сжимал «баранку» или вовсе ее отпускал; но при этом – не переставал напевать песенку непонятного происхождения. Было в ней что-то цыганское; было в ней что-то еврейское; и от бурятского горлового пения тоже что-то было.
И это – никак не вязалось с величественностью фасадов, проплывавших за окном. Поэтому – Митя вздыхал. В Москву ему – совсем не хотелось.
Однако, нежелание расставаться с Городом вскоре отошло на второй план; на первый – вышла тревога.
13.
Марина села в машину.
- Я все сказала правильно?
Виктор кивнул.
- Да. Теперь вас будут искать где угодно, но только не в Санкт-Петербурге. Все будут думать, что вы уехали в Фетиньино.
Марина незаметно, будто бы смотрела по сторонам, обнюхала подмышки и явственно ощутила запах пота.
Это – нормально. Слишком много переживаний за один день.
- Отвезите меня домой! – потребовала Марина.
- Зачем?
- Я хочу переодеться!
- Нельзя. Вам нельзя домой.
Виктор словно не чувствовал запах ее пота.
Или – чувствует? Но не хочет признаваться?
Странно, но Марине вдруг стало не все равно, что думает о ней…
Этот бесцветный Виктор!
- Отвезите меня домой!
- Там может быть засада.
- Засада?
- Все очень серьезно, - тихо сказал Виктор.
Машина отъехала от поребрика.
Серьезно… Серьезно? Да, черт возьми! Все – очень серьезно! Не будь дурой! Эти люди убили твоего отца! Забудь про пот…
- Стойте! – закричала Марина, и Виктор резко затормозил. – Все очень серьезно?
- Марина! Вы даже не подозреваете, насколько.
- Тогда – тем более! Мы должны заехать ко мне домой!
- Обоснуйте!
- Дома остался конверт! – Марина не знала, как жестом пояснить слово «конверт», поэтому просто потрясла руками перед лицом Виктора. – В этом конверте отец отправил письмо Суворочки. Адрес отправителя – мой. Адрес получателя – Мити. Если в квартире – засада? Они найдут конверт! А там – адрес Мити!