В списке значились четыре Лизы. Против каждой стояла пометка. «1. – громко кричит в постели. 2. – толстые колени. 3. – одно ухо больше другого, на шее – противная бородавка. 4. – Жозефиночка».
Месье Жан совершенно не хотел угодить на номер третий; это был самый нежелательный вариант. Следующим в списке шел номер первый; то, что девушка кричит в постели, – само по себе неплохо, но если он сделал пометку и даже употребил слово «громко» - неспроста. Значит, барышня действительно ревела почище тепловозного гудка. Номер второй не вызывал резко отрицательных эмоций; толстые колени – не самая большая беда на белом свете. Номер четыре – интриговал, манил и покорял. В градации месье Жана «Жозефина» означала высшую степень женской красоты; зрелой и уверенной в себе, между тридцатью и сорока годами. Если же красавице тридцать еще не исполнилось, она проходила по разряду «Жозефиночки».
Проблема заключалась в том, что вор никак не мог вспомнить, какой именно Лизе принадлежал телефонный номер, с которого пришла СМС-ка. Но все-таки человеку свойственно верить в лучшее; поэтому, отправляя ответ, он думал о «Жозефиночке», а от мадемуазель «разные уши» собирался сбежать, едва поздоровавшись.
40.
- Откуда я знаю, что вам можно верить?
Старик стоял на пороге, преграждая вход в квартиру. На вид ему было лет восемьдесят; красные слезящиеся глаза, плохо выбритые щеки и шея, больная кожа и неестественная худоба говорили о том, что жил он один, и ухаживать за ним было некому.
Марина достала университетское удостоверение.
- Посмотрите, Николай Теодорович! Я – ученый. Историк.
Старик презрительно поджал губы.
- А мне-то что?
Виктор мягко отстранил Марину.
- Скажите, вы доверяете отцу Иакинфу? Его рекомендации будет достаточно?
- Конечно. Он – мой духовник.
Виктор показал листок, который ему дал доминиканец.
- Узнаете? Это – его рука. Если хотите, можете позвонить, - Виктор достал мобильный и протянул старику.
Старик взял листок и, держа на отлете, посмотрел на почерк.
- Да. Его, - сказал он, возвращая листок. – Проходите!
Марина и Виктор вошли в квартиру. Марину неприятно поразили прогнившие полы, отсыревшие стены с отслаивающимися обоями и почерневший облупившийся потолок. Но еще более был неприятен стойкий запах запустения и тлена.
Старик привел их в комнату; на незастеленной кровати валялось скомканное грязное белье; на табуретке рядом с изголовьем – стоял помутневший стакан с водой, и лежали вповалку пузырьки с таблетками.
- Мы хотели бы увидеть Мальтийскую Библию, - сказал Виктор.
На лице старика отразилось сомнение.
- Поверьте, наши помыслы чисты, - поспешила добавить Марина.
- Надеюсь, - проскрипел старик.
Он поднял подушку с засаленной наволочкой; на кровати лежала Библия. Одного взгляда Марине было достаточно, чтобы понять: та самая! Переплет, конечно, потускнел и из некогда алого превратился в бурый; как запекшаяся кровь; но серебро в форме мальтийского креста кое-где еще проступало на обложке. Марина посмотрела на Виктора и отметила, что он тоже понял: это – она!
Старик бережно гладил книгу; не каждая мать с такой нежностью гладит свое дитя.
- Николай Теодорович! – сказал Виктор. – Мы хотим ее купить. Продайте!
Старик глухо закаркал. Сначала Марине показалось, что он смеется, поэтому поспешила улыбнуться, рассчитывая завоевать его расположение; но уже в следующую секунду поняла: это не смех, а плач.
Карканье прекратилось; старик утер глаза краем простыни.
- Вы знаете, - сказал он. – У меня была сестричка. Старшая. Зоя. Хорошая девочка. Я ее очень любил, и она меня любила. Папа ушел на фронт. Потом мы узнали, что его убили в первый же день. Он плохо видел и был неуклюжий. А мы вместе с маменькой остались здесь. В блокаду. И голодали, конечно. Зоиньке не хватало. И она – плакала по ночам. А потом – и днем плакала. А потом – плакать перестала. Умерла. Маменьке тогда предлагали продать Библию. А она – отказалась. Сказала, что смерть – ждет каждого. А в этой книге – жизнь вечная. И как же вы ее хотите купить? У вас таких денег нет. И ни у кого нет. И не будет.
Виктор понимающе кивнул и положил руку старику на плечо.
- Хорошо. Тогда – дайте нам ее. На несколько дней.
Старик покачал головой.
- Не могу. Вы, наверное, видите, какой тут бедлам? Это – не потому, что я – неряха. Просто сил нет. Я умираю. И хочу, знаете, как маменька. С этой Библией на груди.
Старик закашлялся. Он потянулся к табуретке, чтобы взять один из пузырьков; задел дрожащей рукой стакан, и тот опрокинулся.
Марина подбежала и подняла стакан.
- Я принесу воды, - сказала она и вышла.
Виктор вышел следом.
На кухне Марина открыла кран; отчетливо пахнущая хлоркой вода гулко ударила в металлическую раковину с потрескавшейся эмалью. Марина подумала о том, что для несчастного умирающего старика Библия представляла едва ли не большую ценность, нежели для Мальтийского ордена – их сокровище.
Вошел Виктор.
- Нам нужен этот экземпляр, - сказал он.
- Да, я знаю, - ответила Марина. - И что вы намерены делать?
- Забрать.
- Как? Хотите убить несчастного старика? Это же – грех! Какой вы после этого рыцарь?
- Конечно же, я не собираюсь его убивать. Просто обездвижу. Ради высшей цели я готов это сделать.
- Вы только что ругали за это иезуитов. Так нельзя. Я вам не позволю!
Марина наполнила стакан и ушла обратно в комнату.
Марина дала старику таблетки, он с благодарностью взял из ее рук стакан и запил.
- Николай Теодорович, - ласково сказала Марина. – Можно, я взгляну?
Старик слегка отодвинулся; Марина наклонилась и обеими руками, уважительно и очень осторожно, взяла Библию. Старик еле заметно улыбнулся.
- Если позволите, мы сделаем несколько снимков, - сказал вошедший Виктор.
Старик махнул рукой – мол, валяйте! – прилег на кровать и закрыл глаза; выглядел он неважно.
Марина держала Библию: она была большой и тяжелой. Виктор подошел и встал рядом. Марина сгорала от нетерпения - что же там такое? - но именно поэтому она помедлила несколько секунд, прежде, чем открыть книгу; а, может, ей стало немного грустно – оттого, что все так быстро закончилось.
Марина аккуратно перевернула обложку; затем – титульный лист… Она ожидала увидеть все, что угодно, но только не это. Марину охватила тревога, и она даже не думала это скрывать; из груди вырвался разочарованный возглас.
- Что случилось? – спросил Виктор.
- Смотрите.
Марина перелистала Библию. Страницы были испещрены множеством пометок; все они были сделаны чернилами; в основном - черными, поблекшими от времени, местами – фиолетовыми, также потерявшими первоначальную яркость.
- Здесь слишком много пометок, - сказала Марина.
- Ложные следы? Павел Первый хотел запутать?
Марина покачала головой.
- Не знаю. Не уверена.
- Выхода нет, - прошептал Виктор. – Библию надо забрать. Ким сделает анализ чернил и скажет, к какому времени каждая отметка относится.
Марина посмотрела на дремлющего старика; ей стало жалко его, почти до слез. Марина стиснула руку Виктора.
- Нет. Это его убьет. Я разберусь.
Марина взяла Библию и отошла к окну, где было больше света. Легко было сказать «я разберусь», но она даже не знала, с чего начать.
41.
Лиза сидела в углу, обхватив руками колени и, как загнанный зверек, смотрела на громил.
Первый в это время беседовал по мобильному с Сильвером.
- Он пишет, что приедет, как только освободится.
- Ждите! Он нужен мне живым.
Громила убрал мобильный. Девушка с мольбой взглянула на громилу.