Андре смотрел на амулет и не сразу понял, почему Алек не отвечает.
— Алек, этот Юсуф, он...
Алек молчал, вперив в Сен-Клера широко раскрытые, ничего не видящие глаза.
— Брат? С вами всё в порядке? Могу я вам помочь?
Казалось, прошло всего несколько мгновений, но, когда Андре поднял глаза и увидел стоявшего над ним облачённого в чёрное госпитальера, он понял, что просто утратил ощущение времени. Сен-Клер снова взглянул на Алека Синклера, на его застывшее лицо, и протянул госпитальеру руку.
— Да, вы могли бы мне помочь. Боюсь, я даже не представляю, сколько времени я здесь сижу.
Поднявшись с помощью монаха на ноги, Сен-Клер кивнул в знак благодарности и указал на лежащее на земле мёртвое тело.
— Этот человек был моим родичем и самым близким моим другом. Он мой кузен, сын старшего брата моего отца. Мне бы хотелось похоронить его в стороне от прочих. Может, ниже, на морском берегу, где его дух сможет взирать через воды туда, где он оставил свой дом. Не найдётся ли у вас лопаты, чтобы я мог вырыть могилу?
Понадобилось несколько часов тяжкого, изнурительного труда; Сен-Клеру пришлось сделать несколько е́здок к полю боя и обратно, но наконец он встал, опираясь на длинный черенок лопаты, возле большой, глубокой могилы. Она получилась достаточно широкой, чтобы два мертвеца могли упокоиться в ней бок о бок. В нескольких шагах отсюда виднелись вымоины в плотной песчаной почве — судя по всему, туда добирались воды Средиземного моря во время самых высоких приливов.
Позади Сен-Клера лежали тела сэра Александра Синклера и его друга, эмира аль-Фаруха.
Андре бросил лопату, повернулся, подхватил Алека Синклера за плечи и подтащил к краю могилы, после чего положил с другой стороны тело аль-Фаруха. Потом Сен-Клер выпрямился и обратился к обоим, объясняя, что с радостью оказал бы им бо́льшие почести, но ни его, ни их честь не пострадает оттого, что он в одиночку постарался обеспечить им подобающее погребение. Затем он попрощался с ними во имя Бога, которого чтили оба погибших (хоть и называли этого Бога разными именами), и скатил в могилу сперва тело Синклера, а потом — тело аль-Фаруха.
Понадобился ещё час, чтобы засыпать могилу, утрамбовать песок и навалить сверху камни, которых немало валялось вокруг. Теперь никто бы не догадался, что здесь находится свежее захоронение.
Наконец работа была закончена. Солнце уже почти зашло, когда Сен-Клер сел, скрестив ноги, возле могилы и подтащил к себе по песку жёлтую ткань. То было знамя с пятью полумесяцами, которое днём привлекло его внимание. На знамени лежали три предмета: жадеитовый амулет, который Андре обещал передать мулле Юсуфу аль-Фаруху, великолепный кинжал, полученный Алеком Синклером от эмира, и кинжал, снятый Андре с пояса мусульманина. Сен-Клер знал, что найдёт там кинжал, потому что Алек несколько месяцев назад рассказал ему об этом оружии.
Держа по вложенному в ножны кинжалу в каждой руке, Андре подался вперёд, склонил голову и заговорил так, словно оба мертвеца могли его слышать:
— Однажды кто-то прочитал мне поучение из Писания, гласившее: «Нет большей любви, нежели та, когда человек полагает душу свою за други своя». Мне всегда нравилась эта мысль, но теперь я задаюсь вопросом: не была ли бы эта любовь ещё большей, если бы друг, о котором идёт речь, оказался врагом? Если это так, мой лорд Синклер, вы поступили сообразно Завету, и ваша честь ничуть не пострадает. Равно как и вашей чести, эмир аль-Фарух, не нанесёт ущерба такая любовь. А ведь вы сами часто говорили мне, кузен: «Честь — это всё, что мы имеем. Это единственное, что отличает нас от животных, и в особенности от животных, прикидывающихся людьми...» Но кто установит для нас подлинное мерило чести, коим мы могли бы руководствоваться, раз такие люди, как вы — истинные люди чести, — погибли? Вопрос о мериле чести, Алек, — ещё один вопрос, который вы некогда задали и на который сами же дали ответ. Но обсуждали ли вы это с эмиром? Я искал ответ, а ведь он воистину непреложен. Мы устанавливаем собственные мерила чести, каждый из нас. И каждый должен быть верен собственным принципам. Я никогда не встречался с вами, эмир аль-Фарух, хотя очень хотел бы с вами познакомиться. Мой кузен много рассказывал о вас, о том, как строго вы следовали велениям чести. Это делает вас редкостным человеком по обе стороны пролива, разделяющего наши народы. Вы — мусульманин, сарацин, араб, верующий в единого, истинного Бога, именуемого Аллахом. Иерусалим — священный град вашего пророка Мухаммеда, вознёсшегося на небеса со скалы. Веруя в это, вы верили в то, что избраны, дабы сражаться, защищая святыню. И, делая это, стяжали великую, вечную славу.