– Вы помните головоломку, которую почти решили в вечер нашего знакомства?
– Конечно, помню. Там был мужчина в фуражке. Вы в тот раз выиграли у меня пять рублей.
– Исключительно вашим благородством, Митя – вы ведь разгадали картинку, просто не успели сложить несколько деталей – я проиграла вам.
Белкину пришел вдруг в голову вопрос, который тут же слетел с губ:
– А девушка, которая была со мной – вы знали ее?
– Да. Я видела ее несколько раз прежде. Александра была ученицей Георгия. Насколько умная, настолько же и жестокая. Простите нас за это.
Белкин остановился на месте. Голышева почувствовала, как он напряжен, как одеревенело вдруг его предплечье, за которое она держалась. Дмитрий прошептал так, что его слова почти растаяли среди шелеста дождя, но Зинаида Яковлевна легко прочитала по губам единственный вопрос:
– Почему?
– Потому, что меня попросил об этом Георгий – сделать вид, что я вижу Александру впервые. Не знаю, зачем была нужна эта игра. Не знаю, кто ее начал и зачем вел. Она ведь ушла, так?
– Так.
– Ну и дура. Пойдемте, здесь недалеко.
Теперь уже Дмитрий шел за ней, став совершенно безразличным ко всему. Вода, попавшая в ухо, сейчас интересовала его больше, чем все дела людей.
Голышева остановилась у старого креста и посмотрела на него с какой-то очень легкой улыбкой, как будто была не на кладбище, а у розового куста. Белкин все еще не понимал, как она что-то видит через свои слепые от дождя очки. Голышева отпустила Дмитрия, подошла к кресту, провела пальцами по имени и произнесла с настоящим торжеством в голосе:
– Я сделала, Сережа! Мы все сделали!
Дмитрий перевел взгляд с имени Сергея Львовича Голышева на женщину, которая не могла носить такую же фамилию по простому совпадению. Зинаида Яковлевна медленно повернула лицо к Белкину, сохраняя на нем всю ту же радостную торжественность. Она указала рукой вдоль аллеи и произнесла:
– Там лежат русские солдаты, погибшие на поле битвы и умершие от ран. Мой муж лежит рядом с ними со всем правом, и Георгий лежал бы здесь, если бы решение принимала я!
– Вы знаете, что он сделал?
– Конечно, знаю. До последней детали. Он рассказал мне все. Я заставила его. Он рассказывал, как эти ублюдки умирали, а я радовалась! Радовалась, Митя, как не радовалась уже очень много лет! А теперь его нет.
Улыбка сошла с губ Зинаиды Яковлевны, а сама она заметно покачнулась, но не упала. Она устояла на ногах, посмотрела на Дмитрия, сняла очки и прищурилась.
– Я так плохо вижу ваше лицо, Митя – подойдите ближе.
Белкин сделал, как она хотела, и Зинаида Яковлевна, наконец, смогла его рассмотреть. Почему-то смотреть ей в глаза Белкину было легко. Она положила ледяные руки ему на виски и оглядела его лицо так, как будто оно было какой-то ювелирной глупостью. Дмитрий не сопротивлялся – бесчувствие владело им целиком и полностью. Наконец, Голышева отпустила его и произнесла, надевая очки:
– У вас очень хорошее лицо. Митя, пожалуйста, побудьте со мной сегодня. Мой дом теперь намного холоднее, чем земля, в которой спят мои любимые.
Белкин кивнул. Он не хотел ничьей компании, но Зинаида Яковлевна просила его о помощи.
Они взяли извозчика и поехали по адресу, названному Голышевой. Она прижалась к Дмитрию всем телом, и он понял, что это просто от холода – Зинаида Яковлевна крупно дрожала. Только голос оказался удивительно спокойным, когда она заговорила:
– Сережа был намного старше меня. Я была восхищенной институткой, а он уже профессором, хотя был еще совсем не стар. Не знаю, за что уж он меня полюбил – запрятанная в цифирях сова очкастая… Только вместе мы пожили очень мало. Хотя мне и целый век, проведенный с ним, показался бы мгновением! Началась война, и его отправили на восток, в Японию – они теперь были нашими союзниками. Не знаю, чем именно он там занимался, знаю только, что мне его не хватало, как утопающему воздуха. А после февраля вернулся, и пока вокруг все рушилось, я снова была счастливейшим человеком на Земле. А потом…
Голышева замолчала и молчала до самого конца пути. Она жила в небольшой квартирке на одну комнату. Зато одна. Белкин был этим полностью удовлетворен – больше он не хотел никого видеть. Зинаида Яковлевна так и откинулась в мокрой одежде в кресло, оставив Дмитрия в дверях. Почему-то он не мог заставить себя войти. Когда она заговорила, в голосе послышалась странная надменность:
– И что, теперь, когда Георгия нет, дело закрыто? Вы ведь не нашли ответ на еще один важный вопрос? Или вы даже задать этот вопрос не смогли?
Дмитрий попытался посмотреть ей в глаза, но увидел опущенные веки за грязными стеклами. Они действительно не ответили на один очень важный вопрос, но им со Стрельниковым казалось, что смерть Георгия навсегда закрывает дорогу к ответу. Белкин оглядел уставшую промокшую женщину, расслабленно раскинувшуюся в кресле, и почти выкрикнул: