Антон отогнал дурные мысли – сейчас ему нужно было смотреть и слушать. И, по возможности, выжить. Впрочем, здесь, у пологого спуска в поле с вооруженным до зубов холмом, он был почти что в безопасности. Жара пойдет там впереди, и он будет созерцать ее с театрального балкона.
Раздался отдаленный гул. Антон посмотрел на неодетые вершины деревьев леска по правую руку от себя, но ничего не увидел. Гул был слишком далеко.
– Пушки заработали! Видать, наши ломят, а неприятель бьет.
Антон посмотрел на крикнувшего эти слова Уховского. Тот тоже шел за писателя и был все время чем-то восхищен, чего Антон никак не мог понять. Им доводилось пару раз пересекаться за время Похода, довелось и теперь. Молодой подпоручик с первыми неловкими эскизами усиков на юношеском лице глянул в их сторону с плохо скрываемым раздражением. Антон его понимал – гражданские перед сечей только мешаются. Сам он старался ни к кому не лезть.
Всадники готовились идти в атаку, которая для многих станет последней. Антон вновь обратился к дневнику: «Душа конника от пехотной души отлична. Ведь есть не только ты, но и твой верный друг, тот, кто не мыслит предательства, что в наши окаянные времена – редкость. Самое близкое существо во всем свете, когда ветер в лицо, и мимо ушей злые пули свищут. Потому перед боем всадник похлопывает коня по шее, да шепчет ему что-то, будто убеждая в том, что это нужно – идти им двоим под пулеметный треск и металлический дождь. Двоим против всего мира. Никогда ни от какого франтика даже самая миленькая столичная институтка не слышала таких нежных слов, какие шепчут эти суровые, измятые боями ветераны своим верным друзьям перед боем».
Нестройно застрекотал винтовочный огонь – ударный отряд шел на штурм со стороны рощицы, похоже, им удалось подобраться незамеченными. Забегали маленькие точки по полю, взрываясь, порой, искорками и исторгая облачка дыма. А затем красные пошли по полю пулеметной косой. Точки, одна за одной, стали падать на землю и больше не вставали. Группка из пяти точек подобралась к самому холму, распалась и устремилась наверх. На холме пошли подряд два взрыва – ударники смогли швырнуть гранаты.
Тут уже схватка смешалась – на склоне холма показались такие же точно точки и завязались с теми, кто шел на штурм. Антон отвлекся от кипевшей свалки и оглядел взведенных, как револьверный механизм, бойцов. Капитан, стоявший чуть в стороне от своей сотни, оторвал от глаз бинокль и бросил своему ординарцу:
– Не пробьют – завязли. Сейчас надо бить. Проверьте все.
Низенький ординарец со странно нежными чертами лица отошел от командира. На его пухлых губах играла веселая и теплая улыбка, как будто капитан приказал отдыхать. Ординарец подошел к совершенно огромному на его фоне черному коню и легко вспрыгнул на могучее животное, которое лишь доброжелательно фыркнуло от такого обращения. После этого молодой унтер-офицер стал объезжать отряд, перекидываясь тут и там шутками. По всадникам стали гулять смешки, заглушившие для Антона и слова ординарца, и словам сказанные ему в ответ.
Капитан вновь оторвался от бинокля и решительно отправился к своему коню. Анохин все оценил правильно – атака захлебнулась. Еще вырывались из леса кое-где группки солдат, но обычно залегали там же, у крайних деревьев, прижатые плотным огнем. Капитан поставленным голосом приказал на весь отряд:
– Коней беречь! Пуще шей своих беречь! Земля негодная, братцы, так что глядите, куда правите. Идем сразу быстро, чтобы сволочь опомниться не успела.
Анохин развернул коня и стал спиной к своим солдатам. Настала краткая, но томительная пауза, когда атака неизбежна, но приказ о ней еще не поступил. Капитан коротко махнул рукой и двинул коня вперед, переходя сразу в рысцу. Сотня послушно пошла за ним и вскоре поравнялась, поднимая за собой и над собой снежно-ледяную взвесь.
Вдруг влажный, подмороженный воздух пронзил звонкий девичий крик, перебивший на мгновение даже глухой грохот копыт:
– Все, кто любит меня, за мной!
Антон огляделся вокруг, потом вгляделся в удаляющиеся спины всадников, но нигде не увидел никаких женщин. Даже сестры милосердия сейчас были с основной армией при генерале Корнилове. Всадники ответили на крик нестройным, но воодушевленным «Ура», и отряд понесся. Кони, казалось, больше не касались ногами земли, а стремительно парили над ней.