– …мать! Велел же тебе следить за Софьей Николаевной, как за дочерью, ни на шаг от нее не отставать, особенно после боя!
Совершенно грубое выражение из уст всегда собранного Анохина выдернуло писателя из того состояния полного созерцания, в которое он впал в то мгновение, когда увидел юную прапорщицу. Капитан отчитывал дюжего, как для кавалерии, вахмистра около сорока лет на вид. Антону пришло в голову, что этот унтер-офицер был самым старшим по возрасту в отряде, намного старше даже самого Анохина.
Вахмистр виновато смотрел себе под ноги, отвечая на тираду Анохина неизменным: «виноват, вашбродь». А капитан, казалось, раскалился до того, что готов был сам взяться за оружие. Уже давно оттащили девушку, продолжавшую биться в руках соратников, и отвели ее коня, а капитан все повторял и повторял понурому вахмистру, что тот головой отвечает за Софью Николаевну и ни в коем случае не должен пускать ее к пленным. Анохин, казалось, забыл совершенно, что последний пленный все еще был здесь и смотрел на все происходящие с дерзкой усмешкой – страха перед смертью на его лице, как не бывало.
Наконец Анохин то ли выговорился, то ли просто выдохся. Он устало положил руку на плечо вахмистру и с неожиданной мягкостью в голосе произнес:
– Иди, Ефим Андреич, иди и глаз с нее не спускай.
Вахмистр поспешил прочь, а капитан еще с минуту приходил в себя, уподобившись части своих солдат и уставившись в несуществующую даль.
– Калеку спасли. Здорового расстреляли. А меня куда?
Вопрос этот раздался совершенно неожиданно от пленного. Анохин развернулся к нему и посмотрел, как на досадливую муху, все не слетающую со страницы книги.
– В комендантское управление, куда еще?
– И чего ты тогда своей бабе помешал, капитан? Итог-то один.
Анохин вновь был собранным и спокойным. Он присел перед пленным на корточки и негромко спросил:
– Знаешь, за что она вас так ненавидит?
– Найдется за что. Небось, имение пожгли, да из родных кого убили.
– Нет. Такая у нас тоже была – погибла, забрав с собой столько вашего брата, сколько смогла. Софья Николаевна была в Москве, когда вы скинули временных. Билась с вами за каждую улицу, имея за спиной лишь безусых юнкеров и отставных офицеров, которых вы добивали раненых и расстреливали безоружных. Она видела, как дома проржавели насквозь вашим предательством и безобразностью, как вы громили нашу Москву не меньше поляков с французами. Поэтому и бьет теперь вас без пощады, как самых настоящих захватчиков.
Пленный слушал Анохина, не переставая тянуть губы в ухмылке, а потом спросил:
– Так чего не дал и меня убить?
– У нее для ее лет грехов и так достаточно – пусть об вас комендантское управление руки пачкает.
– Как милосердно!
– Не тебе говорить со мной о милосердии. Как этого звали?
Капитан кивнул головой на убитого девушкой пленного.
– Кажись, Яшкой.
– Знаешь о нем что-нибудь?
– Вроде из Москвы.
Капитан выпрямился и посмотрел на пленного сверху вниз:
– Верующий?
– Крещеный.
– Помолись за него. За всех. Может, хоть тебя наверху услышат.
22
Автомобиль подпрыгнул на ухабе, и Гендлер неприязненно скривился – шофер гнал так, как будто за ними была погоня. На самом деле у них не было особенных причин спешить – на Сыромятниках уже было столько оперативников, что Митину было не уйти.
Иосиф принял дело об убийстве Осипенко из рук Владимирова только в начале этой недели, а уже продвинулся дальше, чем этот чистоплюй. Еще только увидев Владимирова, Иосиф понял, что они не сработаются. Знал он таких – «холодная голова, чистые руки…» Вроде идейный, а сам из чиновных сынков с гарантией. Просто устроился потеплее при советской власти. К счастью, почти сразу подвернулась возможность от него избавиться – начальство Владимировым после отсутствия результатов, разумеется, было недовольно, поэтому просьбу Гендлера о снятии этого чистюли с расследования удовлетворило легко и быстро. Насколько Иосиф знал, ехал теперь Владимиров подальше от Москвы и поближе к Владивостоку недобитых казаков ловить. Ну и поделом!
Гендлер выкинул Владимирова из головы и обратился к разговору, который некстати случился прямо перед тем, как Иосиф собирался ехать на задержание. Следак этот, Стрельников – тоже из старорежимных с гарантией. Вымести бы их всех, чтобы глаза не мозолили! Хотя доля смысла в его версии была – Осипенко действительно мог быть лишь одной из жертв.
Все красиво складывалось у жандарма – и пули-то одинаковые, и оружие-то странное, и убитые-то все друг с другом знакомы. А вывод телячий – найти остальных с древней фотокарточки какого-то обувщика и следить за ними, ожидая покушения. Знал этот Стрельников многовато – видать, Владимиров еще и болтал налево-направо. Жандарм даже о Митине знал, а это ему было совсем не положено.