– Так вот, почему приходил тот милиционер.
Я немного опешил от такого поворота, но не дал растерянности завладеть собой:
– Ты узнал меня?
– Конечно, узнал.
Я вынес руку с пистолетом из-за спины и направил оружие на него.
– Не пытайся захлопнуть дверь – я успею выстрелить.
– Понимаю. Иначе уже бы попытался… Я не хочу умирать.
– Все умрут. Рано или поздно. В твоей смерти не будет унижения, я обещаю.
– Унижения? Хм… Ладно, заходи.
И он толкнул дверь от себя, открывая моему взору темное нутро коммунальной прихожей. Чернышев сразу определил на моем лице сомнения и произнес:
– Извини, все никак не купим новую лампочку. Пойдем в мою комнату – там светлее.
– Ты один?
– Да, конечно.
Чернышев неловко развернулся и двинулся к одной из дверей, подставляя свою незащищенную спину под выстрел. Я не воспользовался этой возможностью.
Из его комнаты пахло обувью. Он оставил дверь открытой для меня, а сам сел на край кровати. Я оглядел полки, уставленные старой обувью, и остановился на пороге. Чернышев посмотрел на меня с нетерпением, а когда он заговорил, голос предательски соскочил наверх:
– Чего ты ждешь? Умолять я не буду, так что не томи!
– Мне нужны остальные. Все, о ком ты знаешь. Кто они и где?
– А с чего ты взял, что я что-то знаю?
– Ни с чего. Я просто цепляюсь за шансы.
Чернышев посмотрел вдруг куда-то на свой рабочий стол. Я проследил за его взглядом, но увидел лишь старую изношенную до дыр пару башмаков.
– Цепляешься за шансы, значит… Давай-ка мы с тобой немного поторгуемся!
– Я все равно убью тебя.
– Убьешь, убьешь – не торопись. Видишь вон те башмаки? Позволь-ка!
Чернышев поднялся и пропрыгал к столу. Взял один из башмаков и посмотрел на меня через протертую в подошве дырку.
– Филиппа ты уже убил, поэтому я могу сказать тебе только о четверых. За это ты позволишь мне починить эту рухлядь. Ты посмотри – это же настоящий вызов для обувщика! Замена обоих подошв, дыра на левом, которую сам черт не заштопает, да еще и на носке правом практически до дырки протерто. А ведь вещь годная – со шнуровкой даже! Просто старая очень. В общем так, я отвечу на все твои вопросы, а ты дашь мне их починить. Идет?
Я посмотрел на него и едва не улыбнулся. Все же Чернышев чертовски изменился – в иной ситуации этот человек мог бы стать моим другом. Мне даже стало жаль, что ситуация не была иной. Теперь он был похож на птицу – разумеется, на горделивого журавля, смотрящего на меня даже с каким-то превосходством. Только идущий по пути ремесла может так смотреть на идущего по пути воина.
– По рукам.
Он протянул мне руку, и я без колебаний ее пожал. После этого Чернышев принялся за работу, не теряя времени. Он с удивительной ловкостью прыгал между швейной машинкой, полками и рабочим столом. Он, казалось, вовсе забыл обо мне и о том, что завершение его труда будет и завершением его жизни. Я сел на кровать и старался ему не мешать, что в тесной, да еще и заставленной комнатушке было нелегко.
В один момент он утер пот со лба и запрокинул голову.
– Пот в глаза затекает – ненавижу!
– Понимаю. Не пробовал повязку на лоб?
– Не помогает. Я очень сильно потею лицом. У меня сейчас и спина, и подмышки сухие, а лицо как болото. Повязка просто намокнет и с нее начнет течь… Подай, пожалуйста, вон ту пару – возьму шнурки оттуда.
Я проследил за его рукой и увидел под самым потолком указанную пару. Для него там было слишком высоко, тем более, что он не мог спокойно опираться на вторую ногу. Я даже замешкался немного, пытаясь понять, как же Чернышев засунул эти башмаки так высоко. Но он дал мне ответ, будто спохватившись:
– Возьми на окне вилы.
Я удивился, но протиснулся к окну и увидел то, что он называл вилами – метровую палку с двузубым железным наконечником. Судя по виду, самоделку. Я усмехнулся и без труда достал нужную пару. Чернышев не стал благодарить, лишь кивнул, не отвлекаясь от работы. Я вернулся на кровать.
– Как так вышло с ногой?
Сам не знаю, зачем я это спросил. Возможно, мне просто не хотелось сидеть в тишине. Чернышев, ответил, не оборачиваясь:
– В марте 18-го под Екатеринодаром саблей во время конной атаки отрубили. Тогда же, кстати, Яшку Матвейчука пристрелили. Он тогда тоже с нами был. Его тебе уже не убить, так что могу рассказать сейчас. Представь себе, женщина пристрелила! Маленькая, черноволосая, на огромном черном коне.
– Представляю. Ты говорил, что милиция приходила. Что им было нужно?
– Изначально пришли, как к другу Филиппа Ермакова. Мы с ним правда приятелями были – благо, недалеко живем… жили. А потом следователь этот… Белкин, Галкин? точно не помню – увидел фотографию, где я, Ермаков, Овчинников, Юдин… и как вцепился в нее! Видать, неплохо ты уже пострелял.