– Митя, не засыпайте. Нельзя. Подождите немного… Савельич, ну сколько там?!
– Уже скоро, Палыч! Полкилометра – не больше!
Стрельников встревожено кивнул и посмотрел на бледное лицо молодого коллеги, на губах которого так и осталась грустная улыбка.
– Слышал, парень? Уже недолго. Ты только не теряй сознание.
Белкин скривился, застонал, но заставил себя открыть глаза.
– Да знаю я… Виктор Павлович, знаю, что в кому можно впасть, если там не просто… не просто сотрясение… Вчера допоздна… с девушкой по городу шатался – не выспался, вот и тянет теперь.
29
Пиотровский ушел по колено в снег и едва не потерял равновесие. За спиной раздался стон. Нестор, не оборачиваясь, бросил через плечо:
– Держись, браток! Уже недолго осталось.
С трудом высвободив ногу из-под снега, Пиотровский сделал широкий шаг вперед и снова угодил в снег. Душу охватило желание сбросить ношу, освободиться, воспрянуть, полететь над снегом птицей, но Нестор его подавил. Не из великой любви даже к человеку, которого нес на плечах по зимнему лесу уже несколько верст, а из природного упрямства – он уже пронес раненого слишком долго, чтобы теперь бросать.
Все произошло стремительно – японцы снежным комом обрушились на отряд, к которому Пиотровский примкнул каких-то три дня назад. Пленных они, как водится, не брали, всех убивая на месте. Нестор не был солдатом и никогда не участвовал в бою – разумеется, он запаниковал и растерялся. Только что совершенно тихий лес разразился вдруг винтовочным стрекотанием и железными лязгами. Пиотровский смотрел на крутившуюся в танце смерть и не мог пошевелиться.
На него вдруг побежал с жутким криком один из этих маленьких мерзавцев, целя штыком прямо в лицо. До смерти оставались считанные мгновения, а Нестор все не мог понять, почему японец хочет его заколоть штыком, а не пытается стрелять. Когда между ними оставалось не больше пяти метров, японец вдруг дернулся всем телом, отклонился назад, но не остановился.
– Да не стой столбом, лаборант!
Пиотровского кто-то толкнул, да так сильно, что он едва не подлетел. Через секунду Нестор почувствовал лицом снег, мгновенно попавший в рот и в нос. Он поднялся на колени и стал отплевываться, не замечая, что вокруг продолжается бой. Произошедшее несколько секунд назад всплыло в уме Нестора, он обернулся и увидел того, кто спас ему жизнь. Штык, который должен был поразить Пиотровского, настиг того, кто его оттолкнул. Теперь этот человек привалился к заснеженному стволу и зажимал глубокую рану на животе, а японец лежал лицом вниз у его ног, все еще сжимая свою винтовку.
Человек начал сползать вниз по стволу. Нестор тут же подскочил на ноги и подхватил своего спасителя. Тот был в сознании, поэтому Пиотровский прокричал ему прямо в лицо, едва слыша самого себя:
– Выбираемся отсюда!
Через двадцать шагов раненый все же упал, утянув за собой Нестора. Тот понял, что с таким ранением его спаситель больше никуда не пойдет.
– Гордей… Ты же Гордей?
Ответа не последовало – раненый неотрывно смотрел на вершины сосен и на бесцветное небо, но в его глазах все еще теплилась жизнь.
– Гордей, сейчас я постараюсь тебя понести. Прижми это к ране, как можно крепче, и не отпускай.
Нестор взял руку раненого, вложил в нее свой шарф и прижал ее к ране на животе. После этого он попытался взвалить Гордея на спину. Тот продолжал молчать, но оставался в сознании. Пока их никто не преследовал, но на счету была каждая секунда. Нестор сделал шаг, затем еще один. Ноша гнула к земле, как и холод, накопившаяся усталость и страх.
Главная ирония любой смуты такова, что всякий может оказаться на каком угодно месте. Тот, кто прежде побирался, мог разбогатеть до безобразия. Тот, кто был рожден на юге, искал свое счастье в северных снегах. Тот, кто прежде был учен, теперь ничего не понимал и не знал. Полицейский чиновник из Справочного бюро, в прежние времена мерки с мерзавцев снимавший, да фотокарточки ведший, этой иронией был заброшен к партизанам непонятной политической ориентации, боровшимся с интервентами. Нестор решил не распространяться лишний раз о своей настоящей профессии и назвался химиком из Владивостока, получив отчего-то тут же прозвище «лаборант».
Узнав об интервенции, Нестор, как и многие, решил, что под защитой иноземных штыков дожидаться восстановления нормальности будет лучше, чем в раздираемом всяческими силами Ново-Николаевске. И стал пробираться по Транссибу на восток. Не столкнувшись почти что ни с какими смертельными опасностями, Пиотровский добрался до Приамурья, где на одной из мелких станций иноземные штыки зачем-то сняли его и еще с десяток человек с поезда, потом отобрали саквояж и все наличное, а затем повели куда-то от станции. Если бы не внезапный налет партизан Нестора наверняка расстреляли бы в тот же вечер. Обругав себя за то, что не сиделось на месте, Пиотровский понял, что никто его ни от чего не защитит. Ни японские штыки, ни Чехословацкий легион, ни каппелевцы вместе с корниловцами, колчаковцами и прочими «старыми» армиями, ни красные с их советами и пьяными бандами. Во всей стране больше не было силы, которая желала бы и могла бы защищать, а не грабить и убивать. Вот и получалось, что маленький, собранный с бору по сосенке отряд, затерянный в лесах, и был последним нормальным местом на Земле. Правда, теперь не было уже и его.