За спиной неожиданно раздался хриплый смех. Пиотровский, не переставая удивляться тому, что его спутник все еще жив, спросил:
– Что смешного?
– Ты, лаборант. Ты очень смешной.
Нестор не стал ничего отвечать – это Гордей мог позволить себе тратить силы на шутки, лежа на чужом горбу, а Пиотровскому такая роскошь доступна не была.
Впереди что-то громко хрустнуло, и Нестор тут же остановился, как вкопанный. Какие-то три дня в лесу, и он уже научился слушать его, понимать его язык и определять, какой звук нормален и естественен, а какой принадлежит двуногим гостям. Этот хруст был из таких. Пиотровский всматривался в заснеженные сосновые стволы, силясь разглядеть мелькание человеческих фигур в серых японских шинелях.
Нестор почувствовал сильный удар в спину. Он вскрикнул от боли и неожиданности, потерял равновесие и упал, уронив свою ношу. Уже второй раз за день Пиотровский оказался лицом в снегу. Гордей неподвижно лежал сверху, и Пиотровскому показалось собственное нынешнее положение вполне пригодным. Да, снег обжигал лицо, но здесь было темно и пусто – где бы он не оказался после этого, там будет намного хуже. Там будет ругань, предательство и смерть. А еще боль. Хотя последняя догнала его и здесь – кто-то вновь ударил Нестора по спине, а потом несколько раз пнул. Пиотровский не удержал стон и выбрался из-под тела Гордея, от которого не было никаких признаков жизни.
Нестор проморгался, избавляясь от снега в глазах, и осмотрелся. Вокруг стояли четверо до нелепости закутанных японцев. Их шинели от сибирской зимы спасали плохо, вот и приходилось утеплять свои щуплые тела всем, что подвернется под руку. Самый представительный из них сделал шаг к Пиотровскому и немного наклонился, опершись на меч, скрывавшийся в ножнах. Лицо его вовсе не казалось Нестору злым – напротив, казалось, что офицер смотрит на него с доброжелательной смешинкой. Почему-то Пиотровскому не захотелось улыбнуться в ответ. Офицер произнес что-то на своем странном языке, в котором все слова сплетались до неразличимости в одно большое слово. Нестору примерещилась вопросительная интонация в словах офицера, но так или иначе, он не мог ответить ни на один его вопрос. Офицер коротко бросил что-то одному из солдат – тот ответил. Вот в его словах уважительные нотки звучали явственно.
Гордей слабо застонал. Пиотровский отвлекся от односторонней беседы с японскими солдатами и посмотрел на того, кто за последние пару часов успел стать для него ближе, чем все иные люди в мире. Гордей умирал. Это Нестору было понятно с самого начала, просто теперь долгий и мучительный процесс умирания подходил к своему единственному возможному итогу. Нестор перевернул раненного на спину и устроил голову Гордея к себе на колени. Глаза раненого были закрыты, а в руках не было шарфа – должно быть он лежал теперь где-то на снегу, рядом с оставленными Нестором глубокими следами.
Какая-то тень приблизилась и нависла над ними двумя. Пиотровский поднял взгляд и вновь увидел офицера. Тот по-прежнему казался приветливым и дружелюбным. Он произнес что-то негромко, будто бы для самого себя, а после этого спокойно и деловито достал пистолет. Нестор безнадежно проговорил заплетающимся языком:
– Нам бы к доктору.
Раздался выстрел. Он прорвал тишину леса и ткань мира, перевернув все на изнанку, расположив небо внизу, а землю подвесив сверху для неминуемого падения. Нестор прислушался к своим чувствам – ничего не изменилось. Усталость и холод оставались усталостью и холодом, но нигде не взрывалась стальная боль, нигде не было чувства омертвения, и бешеный страх не растекался по нутру. Он опустил взгляд и увидел, что на груди и животе не появилось пулевых ранений. Неоткуда не течет кровь, а руки и ноги (кроме пальцев) вполне подвластны всем приказам разума.