– Да, знаю. Всех до единого.
Виктор Павлович кивнул, а затем задумался над тем, как же перейти к самому важному. Наконец, он решил действовать прямо:
– Шестерых из запечатленных на этой карточке убили в течение последнего месяца. И это только те, о ком мы точно знаем. Убили однотипно из одного и того же оружия. На ней есть и вы, поэтому у нас есть основания считать, что и вас попытаются убить.
Казалось, отец Варфоломей совсем не был удивлен. Он протянул руку к ближней ветке раскидистой яблони и нежно погладил один из листков.
– Вы уверены, что они были связаны только этой фотографией?
– Конечно, нет. Более того, я уверен в обратном, просто фотокарточка, это все, что у меня есть.
Дьякон сорвал лист и сжал его в ладони, а после этого выбросил себе под ноги:
– Если вы хотели предупредить меня, то теперь я предупрежден. Большое спасибо.
Стрельников начинал раздражаться поведению отца Варфоломея – если бы он не видел лицо настоящего убийцы, то стал бы подозревать неразговорчивого дьякона.
– Ваше преподобие, кто-то убивает людей. Вы знаете всех этих людей.
– Знал.
– Пускай так – вы знали всех этих людей. Простого «спасибо» недостаточно – нам нужна ваша помощь. Чем были связаны люди на фотографии? Чем вы все были связаны?
Отец Варфоломей глубоко вздохнул и начал говорить. Было очень хорошо заметно, насколько ему неприятно вновь возвращаться в прошлое.
– Ну, хорошо. Фотокарточка сделана в ателье на Немецкой в феврале 1918-го года.
– Это ателье Громова?
– Нет, тогда это не было ателье Громова. Я не помню, какая была фамилия у хозяина, но это был пожилой человек. Громов взял это место позже, когда уже никакого пожилого человека не было и следа. Главным среди нас был Матвей Осипенко. Он, вроде как, служил в армии и был демобилизованный по ранению. В Москве оказался во время боев в октябре 1917-го. Не знаю, чем он занимался до этого. После того, как взяли Москву, Осипенко стал собирать отряд «революционной милиции», как он это с подачи Юдина называл. Юдина, кстати, на этом фото нет – он к февралю уже сделал нам ручкой… Вы были тогда в Москве?
– Да.
Отец Варфоломей посмотрел на Стрельникова, будто ожидая продолжения, но Виктор Павлович не собирался рассказывать о том, что в октябре спасал уголовные дела из полицейских архивов от уничтожения бандами, подобными этой осипенковской «революционной милиции».
Дьякон продолжил, вновь отвернувшись на яблоню:
– Значит, вы помните, какой тогда творился кавардак. И как можно было называться кем угодно, лишь бы патроны были. Собственно, ничем удивительным мы не занимались – вымогательства и грабежи, если удавалось. Проверяли документы у людей, привязывались к чему-нибудь, ну а там – штык в ребро или золотишко вон. На случай вопросов о том, «по какому праву», у Осипенко была какая-то бумажка из Моссовета в том смысле, что мы все делаем по закону. А там и создание ВЧК подоспело, так что мы могли бандитствовать официально и на законных основаниях. Разумеется, долго так продолжаться не могло – после переезда столицы воздух нашему предприятию стали перекрывать. К тому же, тот же Юдин, например, идейный был – ему быстро надоело то, чем мы занимались. Из старожилов многие поотваливались. Овчинников – вот он на фото – насколько я знаю, уехал с Юдиными из Москвы. Чернышев и Матвейчук записались добровольцами в армию. Цветков устроился на железной дороге. А я просто ушел.
– Почему?
– Спать не мог нормально. К тому же, награбил, сколько хотел – думал, теперь заживу. Домик себе где-нибудь поближе к северу присмотрю, а может, в Петроград переберусь и там как-нибудь непыльно устроюсь.
– Отчего же не устроились, отец Варфоломей?
– Понимаете… так и не мог уснуть нормально. Год не мог. Два не мог. А раз не спишь, то и не бодрствуешь – все серое, пустое, невкусное. Все перепробовал – и к докторам ходил, и пилюли всяческие пил, и мозги лечил, и в санатории отлежался один раз, дошел уже и до гадалок, снимателей сглаза и прочих шарлатанов. Все думал, что в голове проблема, а проблема-то в душе. А душой в нашем отечестве отродясь только одна организация занималась – в ней и устроился.
– Хорошенькое время вы для этого подобрали, отец Варфоломей.
Дьякон вновь отвлекся от яблони и посмотрел на Виктора Павловича, а затем неожиданно широко улыбнулся и махнул рукой куда-то за ограду:
– А мне-то что на них? Все чада Божии – пускай побеснуются, а потом постыдятся – хороший урок будет наперед. А я хоть немного себе душу облегчу. Сон, опять же, чуть-чуть крепче стал в последние годы.