Старуха подвела это чудовище, делавшее болезненные хромые шаги, к большому зеркалу в углу комнаты. И когда девочка повернулась ко мне спиной, я не смог поверить своим глазам. Задняя часть ночной рубашки была тоже разодранной. И из истерзанной, искривлённой спины этого существа тоже что-то росло.
Лицо! Это было чьё-то лицо!
Будто и прямиком из спины этого отродья кто-то пытался выбраться, вырваться наружу, и ужасающим было то, что лицо это было детское. Лицо ребёнка! Лицо маленького мальчика! Исковерканное, исполненное боли, кричащее, оно пыталось выбраться прямо из спины, сливаясь с само́й жёлтой кожей, пыталось вырваться словно в последней страшной попытке, но так и застыло без какого-либо движения. Мёртвые глаза ребёнка застыли в бесконечной муке.
- А сейчас мы будем принимать ванну, моя девочка, - сказала старуха, отложив расчёску, на которую намотались редкие пряди и какие-то желтоватые частицы. - А после ванны нас ждёт завтрак.
Лишь она это сказала, она осторожно взяла тонкую руку отродья и увела его прочь из комнаты.
Скрипнула дверь, закрылась. Я остался один в этой страшной детской. Вздрагивая, тяжело дыша, я всё же пытался придумать, что же делать. Плакать я просто не смог, а страх в этой мерзкой комнате будто бы начал придавать мне сил. Наверное, что-то так и подсказывало мне, что пусть я и хочу заплакать, не время сейчас. Нужно спасать собственную душу.
Я попытался пошарить по клетке и возле неё, насколько мне позволили решётки. Попытался отыскать хоть что-то, чем можно было сломать их. Но ничего такого не было. Ничего хоть сколько-нибудь увесистого, лишь игрушки. Казалось, комната сжимается. Воображение рисовало, что старуха и девочка возвращаются и идут ко мне, что из-под кровати ко мне уже ползут новые омерзительные чудовища. Хотелось сжаться в комок, хотелось звать маму.
И вдруг я увидел книгу.
Она была не сильно далеко от клетки. Она лежала на полу, открытая на какой-то непонятной странице.
Я начал пытаться дотянуться до неё. Решётки резали мне руки. Я пытался отогнуть прочные прутья, как мог. Где-то они поддавались. Сейчас очень трудно вспомнить, как же мне удалось. Но сперва я нащупал, а затем, терпя боль, добрался до книжки и медленно потянул её к себе. Медленно потянул.
Тогда я не обратил внимания что это за книга. Но позже, в бреду, лёжа, прикованный к койке здесь, в «Небесных мечтах», в моей памяти я неоднократно видел вспышками название статьи на той самой открытой странице книги. Мне всегда казалось, что книгу кто-то в ужасе обронил в детской и боялся касаться её впредь.
«Мутации кровосмешения». Так была озаглавлена статья. Конечно же, тогда для меня это не имело никакого значения, но сейчас, когда в моей голове проворачиваются и проворачиваются эти события, это может многое объяснить.
В отчаянии я принялся бить книгой в решётку. Она была металлическая и достаточно крепко сделана, но сама клетка, в которую меня посадили, была деревянная. И вот, когда я уже подумал, что у меня ничего не выйдет, руки начали опускаться, из глаз потекли слёзы, часть решёток справа хрустнула, поддалась и отломалась.
Как же я был счастлив, как же радовался! Как же улыбался я, несмотря на слёзы, струящиеся по щекам, и бившееся от ужаса сердца. С удвоенной силой я продолжил свои действия. Одна за другой части решётки начали отламываться. Мне не нужно было выламывать их все, мне нужно было достигнуть определённого. Удар за ударом я понял, что сейчас могу уже подключить и ноги. Я сел и принялся бить по уже начинающим гнуться решёткам. И вот спустя десять или пятнадцать ударов, я понял, что дыра образовалась в моей клетке как раз подходящая. Я отбросил прочь книгу и использовал свой единственный шанс. Чувствуя, как впиваются в живот, режут руки и ноги решётки, я стиснул зубы, сделал рывок и выполз из омерзительной клетки. Не теряя времени на то, чтобы отдышаться, я бросился к двери.
Последним, что связывало меня с этой детской комнатой из ночных кошмаров, был скрип двери, закрывшейся за мной.
И вот я оказался в длинном коридоре с прогнившими половицами и пыльными стенами. Я смотрел вперёд и, казалось мне, что сам коридор удлиняется, уходит во тьму. Я понимал, что я, скорее всего, на втором этаже. Я различил мутное грязное окно слева от меня, и потому понял, что путь мой направо. Воображение рисовало лестницу, ведущую вниз.