— А ты… Ты не испугался. Обрадовался даже.
— Я — другое дело.
— Бесстрашный?
— Если бы. Лишь не верю в проклятья. — Он поднялся от кошки и сделал глоток вина. — Если так судить, то каждый чем-нибудь да проклят. И, в первую очередь, сам диакон — с таким ликом сахарным и в священники идти? Мрак! Все мадонны вокруг слюной исходят, а ему до них и не дотронуться, облизываться только! Вот уж действительно, Господь его испытывает…
Я легонько рассмеялась, отмечая правдивость его слов.
— Уверена, что и знатным мадоннам подобная несправедливость не нравится.
— Еще бы. Ты, я надеюсь, не из их числа?
— Разумеется, нет!
— Славно, а то помимо его очевидного недостатка — церковной рясы, есть и еще один — дядя о нем не лучшего мнения.
— Верно… Не знаешь, почему?
— Не знаю. — Пожал плечами он. — Поэтому и сам с ним близкого знакомства не имею, судить не могу. Мнению Алонзо верю безоговорочно.
— Да… С дядей нам повезло. — Задумалась я, и лишь затем спохватилась, что прозвучать это могло слишком откровенно. Поспешила утопить смущение в вине, но Эмилио заметил и пытливо вскинул бровь.
— Я почему-то думал, что он тебе не пришелся по душе.
— Почему?
— Не знаю, было в его письмах что-то такое…
— Ах, брось, что бы он ни наговорил, дели надвое, дядя любит подшучивать надо мной. К тому же Алонзо не мастер писать письма.
— О, так ты успела узнать его?
Щеки залило предательским румянцем.
— Ровно настолько, чтобы переменить гнев на милость. Не больше.
— Хах, дай ему шанс, Клариче. В теле Голиафа прячется чуткая душа.
— Ах, я ведь тоже думала, что он на великана похож!
— А кто так не думал? Огромный, еще и одноглазый!
Одноглазый! Я вмиг вспыхнула внезапным осознанием. Вот он — любимый названный сын, человек, который к Алонзо ближе всего! Он точно должен знать!
— Эмилио! — Едва не вскричала я. — Ты знаешь Алонзо лучше других, верно?!
— Конечно. — Удивился он моей перемене. — Он мне отца заменил, разумеется, я все о нем знаю.
— Все-все?!
— Все-все.
— И даже… Как он лишился глаза?
Удивление на его лице обратилось лукавой ухмылкой. Он неторопливо скрестил руки на груди и задрал подборок, выпячивая свое превосходство.
— И это тоже знаю.
— Ах! Ты должен рассказать мне!
— Прямо-таки должен?
— Да! Мы с Алонзо заключили пари, я должна самостоятельно добраться до истины!
— О-о-о, прости, сестра, но тебе до нее не добраться.
— Это еще почему? — Я бы оскорбилась его неверием, но ласковое обращение не дало даже задуматься об этом. — Я уже столько версий слышала, но ни одна из них не была верной!
— Потому что верной никто не знает. Кроме меня. — Он явно упивался своим триумфом, расплываясь в довольной улыбке. — Хотя… Ума не приложу, почему он тебе не рассказал. Тебе можно.
— Вот именно, мне можно! Так расскажи!
— Прости, сестра, не могу. Как бы сильно ни хотел — не моя тайна, так и раскрывать не мне.
— Давай договариваться, Эмилио. — Строго сказала я. — Что ты хочешь?
— Сразу видно — наследница винодельни! Единственное, чего я хочу, ты мне дать не можешь.
— А вдруг?
— Точно не можешь. Брак по расчету, помнишь? По любви ты мне не устроишь, а больше и мечтать не о чем.
— Тогда… Тогда взываю к твоим братским чувствам! — Отчаялась я, но это насмешило его еще больше.
— Взывать к чувствам человека, который только сегодня обрел сестру? Грязную игру ведешь, Клариче!
— Тогда вино? Любое, сколько скажешь!
Эмилио не переставал смеяться моим попыткам, и до глубокой ночи мы перекидывались идеями, как же Алонзо потерял глаз, и что я могла бы предложить за эту тайну, но правда мне так и не открылась.
Брат отправил меня спать, когда звезды рассыпались высоко в небе, а слипающиеся глаза уже не могли любоваться их красотой.
Я провалилась в сон, так и не поговорив с Алонзо.
***
Мне стоило дождаться его тогда. Стоило противостоять объятиям Морфея, ибо в следующие несколько дней я не пересеклась с дядей ни разу. Ни разу, а ведь мы живем под одной крышей.
Эмилио справедливо отмечал, что Алонзо поглощен делами синьории, да и сам частенько пропадал там, но, чем больше проходило времени, тем отчетливее я понимала: он меня избегает.
Это не сулило ничего хорошего. Совсем ничего не сулило, кроме разбитого сердца.
Я терзалась. В голове разыгрывались сцены грядущего разговора, его отказа или его согласия, я металась от мечт, в которых он предлагает выйти за него, до ужасов, в которых отвергает меня самыми резкими словами.