Внутренний голос стих, и я открыла глаза, чтобы смотреть на луноликое светило. Да, слова его, вернее, мои, были жестокими, но отрезвляющими. Хлесткой пощечиной они ударили по лицу, заставляя очнуться.
— Я — Клариче Висконти. — Сказала я себе, переворачиваясь на спину. — Я — сильная, я — храбрая, и я сделаю все ради семьи.
***
— Ох, как я рада, что тебе наконец лучше, милая! — Щебетала Контессина, хватая меня под руку. Флорентийские улочки цвели улыбками горожан и их звонкими голосами, к которым теперь вплетались и наши. — Мы с Луиджи уже и головы сломали, что же тебе предложить да помочь чем!
— Спасибо, Контессина. Вашими молитвами недуг отступил, да и, по правде сказать, некогда мне болеть.
— Это верно, прием у Фелуччи уже на днях! Думаешь, швея поспеет с платьем к этому времени?
— Сейчас и узнаем. — Натянуто улыбнулась я, входя в ярко освещенную лавку.
Блеск сотен рулонов шелка ударил в глаза, и я на миг зажмурилась, так что и не сразу заметила кудрявую голову швеи за прилавком.
— А, мадонна Висконти! — Ее руки размечали какие-то выкройки. — Buongiorno, давно вас не было, надеюсь, вы в добром здравии. Чего желаете?
— Buongiorno, благодарю. Мне требуется платье, по крою похожее на серебряное, что вы шили для меня к венецианскому балу. Такое…
— Не утруждайтесь объяснениями, то платье помню — как не запомнить! — Не стоит говорить, что с тем платьем стало… — Пошью. Когда нужно?
— Прием через три дня.
— Три дня?! — Пальцы замерли, а округлившиеся глаза поднялись ко мне. Она медленно стянула с носа причудливые очки, а затем поджала губы. Оглядела меня с ног до головы так придирчиво, будто готовилась обо всех грехах моих вердикт выносить. — Это мне что, новые мерки снимать? Зачем похудели так?
— Я не…
— Вот, говорила же, что похудела из-за болезни! — Вмешалась Контессина, тут же найдя в швее друга. — Она всю последнюю неделю с кровати не поднималась, так слаба была, ни аппетита, ни сна, и не знали, что за напасть!
— Имя той напасти давно известно. — Хмыкнула швея. — Как зовут счастливого мессира?
Дерьмо.
— Э… Нет-нет, Клариче еще не обручена! — Нервно хохотнула кормилица, оборачиваясь ко мне. — И сердце ее никем не занято!
— Разумеется. — Сглотнула я, недовольная этим пристальным взглядом кормилицы. — Так что, успеем с платьем?
Ухмылка швеи не укрылась от меня, хоть она и попыталась ее спрятать.
— Успеем, если приступать сейчас же. Поэтому давайте, вперед — снимать новые мерки и выбирать ткань!
Последнее оказалось веселее, чем мне помнилось — на этот раз я действительно засматривалась на переливы разноцветных рулонов атласа, шелка, муара, поплина и бархата, и каждый вызывал незнакомый трепет.
Швея расстелила передо мной несколько тканей неизменно темных цветов, уже набрала воздуха, чтобы рассказать о каждой, но я остановила ее.
— Постойте. Хочу посмотреть вот этот. — Пальчик ткнул в конец прилавка, где пестрило целое буйство ярких красок от сочного клубничного до лавандового.
— Какой из?
— Лазурный.
Повисшая тишина сдавила неловкостью грудь. Пока ее не нарушил счастливый вздох Контессины.
— Ах, Клариче, grazie al cielo, наконец! Наконец, будешь похожа на невесту, а не на мадонну в трауре!
На невесту, точно. На чью-то чужую невесту, которая никогда ему не достанется, ежели не передумает.
Эта злорадная мысль сделала как-то по-особенному сладко — что-то ехидное разлилось внутри, предвкушая терзания Алонзо. Я даже не постыдилась подобного желания — мне хотелось, чтобы он страдал так же, как и я.
За бесчисленные дни тягостных раздумий я пришла к выводу, что нравлюсь ему. Да, пусть это звучало самонадеянно даже в мыслях — тем не менее, я была уверена, что ни к каким другим племянницам дяди не относятся подобным образом. Не покрывают поцелуями шею, не сжимают пальцы, не оставляют следы зубов на их плечах.
Или же это крайне предосудительные отношения…
Он повел себя странно, когда мы с мессиром Сакрелли смогли найти общий язык, а после отправился в бордель. Вел себя ужасно, но к куртизанке не притронулся, лишь сокрушался о том, что было бы, если бы он был другим человеком. Всю ночь перед отплытием предпочел провести подле меня, а не в городе. Прощался со мной… Ирисы… А когда вернулся…
Он отверг меня не из-за отсутствия чувств. — Мне страстно хотелось в это верить. — Я узнаю, почему, заставлю изменить свое решение и пожалеть об этом.
— Выбор… Неожиданный, мадонна. — Недоверчиво взглянула на меня швея, разворачивая рулон поверх темных тканей. Лазурь переливалась сатиновыми отблесками — мягкими и воздушными, напоминая блеск солнца на поверхности озерной глади. — Но вам будет к лицу.