— Славно. Контессина, как думаешь, успеют из дома доставить шкатулки Маддалены? Помнится мне, там был жемчуг.
— Жемчуг?! — Кормилица, не веря своему счастью, хлопнула в ладоши. — Ах, конечно, конечно, сегодня же письмо направлю, уверена, не далее, чем к завтрашнему вечеру уже здесь будет! Ах, как я рада, Клариче!
Не сдержав чувств, она кинулась обнимать меня, и я с удовольствием ответила на ее объятия.
А я буду рада, если задуманное принесет плоды.
***
Четкого плана у меня не было, но грели мысли о том, что на ужине у Фелуччи соберется множество знати, и, разумеется, Фабио. Его внимание всегда выводило дядю из себя, и сегодняшний вечер — прекрасный повод разбередить эту ранку.
С глухим щелчком я застегнула жемчужную сережку и удивилась тяжести, которая теперь оттягивала мочку. Пришлось даже покрутить головой, чтобы привыкнуть к этому изменению.
Но неудобство того стоило.
Из освещенного свечами зеркала на меня смотрела сама сирена. В ворохе черных кудрей, спадающих на спину упругими кольцами, светился жемчуг, он же переливался в ушах и на пальце — я сняла рубиновое кольцо, что подарил мне дядя, заменив его на жемчужное, что нашла в шкатулке Маддалены.
Шею оставила открытой, сняв братский крест — пусть вырез и был скромным, отсутствие украшений еще больше привлекало внимание к выступающим ключицам. Окунув пальчик в ароматное масло, я аккуратно провела по ним, наслаждаясь соблазнительной смесью вина и горьких апельсинов.
Поднялась, ощущая прохладу лазурного шелка. Он обнимал талию, как вторая кожа, ласково скользил по бедрам, едва очерчивая их при каждом шаге, и мне даже не было жаль денег, что пришлось отдать за срочность его изготовления.
Почти не жаль.
Изумленный свист Эмилио служил подтверждением: светловолосая голова брата просунулась в дверь после торопливого стука.
— Матерь Божья… — Протянул он, оглядывая меня с ног до головы. — Сама Дева Мария с «Праздника терновых венцов»!
— Спасибо, Эмилио. — Я расправила несуществующие складки, довольная производимым впечатлением. Брат неторопливо приблизился, скользя взглядом по каждой детали моего наряда.
— Клариче… Стыдно должно быть!
— За что?
— Так долго сокрушалась о каком-то баране, хотя сама — посмотри только — можешь целое стадо за собой увести! Чтобы больше не видел, что ты о ком-то страдаешь!
Я пихнула его в плечо, не в силах спрятать смущенной улыбки.
— Ну, раз сам мессир Строцци приказывает, следует подчиниться.
— Вот именно. Мадонна. — Он подал мне локоть, за который я с удовольствием взялась. — Не будем заставлять дядю ждать еще дольше?
***
Я не виделась с ним после предложения Сакрелли, а потому сердце замирало предвкушением. Запрещала гадать о том, страдал ли он, скучал ли он, чем был занят, желала думать лишь о грядущем вечере. О себе. И о своем будущем.
Впрочем, все эти желания рассеялись пеплом с первым же взглядом, что поднялся к нам с подножья каменной лестницы. Поднялся и… замер.
Алонзо, облаченный в темный бархат, с болезненной нежностью пожирал меня глазами, будто боялся, не хотел смотреть, но не мог — пытался насытиться за все последние дни, впитать каждую складку платья, ложбинку на шее, изгиб губ и завиток волос. С неприкрытым отчаянием он глядел на меня как на исток всех его печалей и радостей, который не мог получить, как бы страстно этого не желал.
Я задержала дыхание, чувствуя, как открывается незаживающая рана.
Дорогу к палаццо Фелуччи решительно отказалась проделывать в карете — так хотелось гулять и наслаждаться красотой вечерней Флоренции после продолжительного прозябания в стенах дома!
Я только что подумала о палаццо Строцци как о доме?..
Эмилио не прекращал восторгаться моим обликом, и я наигранно одергивала его лишь для приличий — мне нравилось, что дяде приходится слушать восклицания о моей красоте. Он был серьезен и даже немного хмур. Несмотря на аккуратно подстриженную бороду и подобранные волосы, выглядел уставшим — тень под глазом стала глубже, появилось несколько новых морщинок.
— … Поэтому ты точно будешь в центре внимания! — Подытожил Эмилио свою речь, которую я прослушала.
— Оу… Буду рада разделить его с тобой, я не любитель быть на виду.
— Тогда надо было одеться иначе. — Буркнул дядя.
— Эй, не слушай его, Клариче, он лишь завидует, что его байки из плаванья все теперь будут слушать вполуха, потому что будут заворожены твоей красотой.