— Забыла упомянуть, как тебя хотели выдать замуж за венецианца…
— Ах, то было недоразумением. — Отмахнулась белокурая мадонна. — Досадным, надо признать, ибо мы потеряли много времени, но… Все же обрели свое счастье
Обрели свое счастье… Даже не верится, что всего этого могло бы ни быть, если бы не моя помощь. Я обратила заинтересованный взгляд к семейной паре.
— Так значит вы… Были дружны?
— Разумеется. — Подтвердила Бьянка. — Настоящее, глубокое чувство вырастает из искренней дружбы. Поэтому, если хотите не ошибиться в выборе, мадонна, выбирайте мессира, которого считаете другом. Который заботится о вас, переживает о вас и сможет помочь, какую бы безумную просьбу вы к нему не обратили.
— Не забудьте добавить, чтобы он был набожным католиком. — Раздался голос со стороны дверей, и все взгляды тут же обратились к фигуре высокого юноши.
В свете сотен свечей Фабио был нечеловечески красив. Такой холодной, отстраненной красотой, что поражает сердце, клеймит его страстным огнем юношеского образа, который затем преследует в мыслях и терзает во снах.
— Прошу простить мое опоздание, вечернее служение затянулось. — Мягко сказал он, после чего любезно поприветствовал каждого и опустился за стол.
Прямо напротив меня.
Клариче. — Сказал он одними губами, что растянулись в обезоруживающей улыбке. Глаза из-под полуприкрытых ресниц зеленым мороком вкрадывались под кожу.
Фабио. — Также беззвучно ответила я, искренне радуясь его появлению. — Ты не раскрыл меня Алонзо, не сказал, что мы ездили к кардиналу, иначе он давно бы устроил мне выговор. Хоть ты и желал отправить кошку на костер… Но все же, помог мне. И тайну сохранил.
Услышала, как скрипнул нож в огромной руке слева, но значения этому решила не предавать. Беседа потекла резвым ручейком вокруг служения Фабио и его дальнейших планов, я же отмечала остренькие взгляды мадонн на диакона, что были приправлены откровенным интересом.
Ох и прав был Эмилио… Господь испытывает его.
И, кажется, Фабио успешно этому искушению противостоял — со всеми держался почтительно и в меру дружелюбно, и ни на кого не смотрел так долго, как на меня.
— … помогать отцу Луцио в Санто-Спирито. — Закончил он, и я сразу же зацепилась за знакомое название.
— Санто-Спирито? О, это не та церковь, где находится распятие Микеланджело? — Спросила я у Эмилио.
— О, гляди, дядя! Наконец, я нашел благодарного слушателя своих «скучных лекций»! — Легкий смешок прокатился вдоль стола. — Да, все верно. Он творил там и оставил распятие, свою единственную работу из дерева, в память о помощи монахов.
— Передачу бездыханных тел для расчленения вы называете помощью? — Изогнул бровь Фабио.
Голоса над столом немедленно стихли, взгляды стянулись к двум юношам. Воздух стал тяжелее и напитался напряжением от неизбежных неприятностей, будто вот-вот грянет гром.
— Именно так. — Спокойно отвечал Эмилио. — Благодаря этому работы Микеланджело столь безупречны и правдоподобны. Вам ведь нравится Давид?
— У него непропорциональная рука.
— Сделали бы лучше, диакон?
Взгляды обоих метали молнии — глаза Фабио сузились, желваки заходили под полумесяцами белоснежных скул.
— Ах, брат так впечатлителен! — Натянуто улыбнулся Жакомо, разряжая обстановку. — Только о чистоте души и заботится, будь то до смерти или же после нее — совсем слеп к прекрасному!
— Это не так. — Отрезал Фабио.
— Так, так! Хотя помнится мне, так было далеко не всегда, когда он был маленьким…
— Жакомо, пожалуйста…
— Нет, нет, прошу, продолжайте! — Поддержала я. — Расскажите, что было, когда он был маленьким? — Безобидная тема, которая отвлечет этих двоих от разногласий!
— Ох и проблем же с ним было! Костры из церковных книг собирали всю детвору с округи Монтеспертоли — прыгать через огонь было гораздо веселее, чем корпеть над священными текстами, да, братец?
— Я был ребенком. — Спокойно отвечал Фабио, но руки на груди все же скрестил.
— Да, а как подрос, и начали синьорины заглядываться…
— А давай лучше расскажем о том, как ты решил со мной на лошадях посоревноваться?
— Ох, нет, это вовсе не интересная…
— А я думаю, очень интересная история! Жакомо так отчаянно желал доказать свое превосходство, что пустил уставшую кобылу галопом, та споткнулась, и он упал, сломал ногу, потом несколько месяцев не мог ходить. Господь наказывает гордецов, братец.
— Господь может и наказывает гордецов, но матушка наказывает зачинщиков — помнится, из дому ты тогда не мог выходить вместе со мной. — Усмехнулся Жакомо, поднося к губам бокал. — Так что горечь поражения была смягчена сладостью правосудия. Впрочем, вскоре после ты отправился учиться, и твои проказы уже были отданы на откуп семинарии, хвала Господу. Как славно, что детство прощает все обиды…