Жених. Он спросит, какой мне надобен жених. И тогда я отвечу, что…
Что нужен мне человек крепкого здоровья, но не в молодых годах. Такой, чтобы оставил меня вдовой достаточно скоро, чтобы вкусить свободной жизни, но не настолько, чтобы вновь взволновать синьоров Тосканы. Лет тридцать — тридцать пять, будет достаточно.
Чтобы был привязан к Флоренции и непременно имел намерение проживать здесь, а луга Тосканы навещать для встреч с детьми. Чтобы не имел ни малейшего желания заниматься винодельней. Титулован и из именитой семьи, с безупречной репутацией, это само собой… Что еще?
Я задумалась, замерев напротив арочного окна, из которого лилось солнце.
Что бы посоветовал дедушка или Антонио?..
Громкий стук в дверь прервал мои размышления, заставив обернуться.
— Мессир соизволил проснуться, мадонна, можете ожидать его в обедне. — Раздался приглушенный голос Луиджи.
Вот уж действительно, соизволил. — Мысленно фыркнула я. Приблизившись к небольшому зеркалу, прогладила складки шелкового платья, поправила гранатовый крест, убрала за уши несколько выбившихся локонов.
Что он подумает обо мне?.. — Такая непривычная, шальная мысль была сразу же поймана за хвост и смахнута, подобно пыльному сору.
Что я стою его внимания. Я богата и влиятельна, а большее ему интересно и не будет.
Кивнув самой себе, покинула покои и направилась в обедню.
***
Томленый ягненок в гранатовом соусе, печеный картофель с розмарином и маслом, фрукты и вино — столько ароматов напитывали воздух просторного зала, что я с упоением отдавалась каждому из них. Особенным интересом в моих глазах блеснул глиняный кувшин, наполненный рубиновым напитком, а потому я поспешила оставить шеренгу ожидающих мессира и поднести его к носу.
Многое о человеке может сказать вино, что он выбирает к столу, ибо каждый сорт имеет свой характер и свойство, а потому не с каждым человеком сойдется.
Сассикайя, каберне. Тоскана, но винодельня не наша. Крепкое какое…
Я втянула больше аромата в легкие.
Дубовые бочки, года два выдержки. Дорогое. Хм… Привкус будет деревянный, кедровый, но за ним как будто бы есть еще что— то… Что— то...
— Клариче! — Шикнула Контессина, подоспевшая в обедню. Я подняла голову, оценивая открывшуюся картину.
Две молоденькие служанки с удивлением глядели на меня, нюхающую графин. Рты их были странно приоткрыты, а глаза округлились четырьмя спелыми ягодками. Луиджи, стоящий подле них, был невозмутим, и только запыхавшаяся Контессина поспешила одернуть меня.
— Кончай свои хитрости, идем сюда.
Глиняный кувшин опустился на стол с мягким стуком, оставляя мне лишь воспоминания о тяжелом и терпком аромате. Стало быть, и хозяин его тяжел и терпок.
Я заняла место подле Контессины и принялась ждать синьора Альтьери вместе со всеми.
Солнце разливалось по полу и складкам платья сквозь распахнутые окна. Задорный щебет птиц раздавался с внутреннего сада. И сердце. Сердце мое от чего— то потеряло всякое спокойствие, поднявшись к горлу и принявшись отстукивать свой ритм там.
К нему присоединились шаги.
Тяжелые. Грузные шаги, раздающиеся из коридора, были гораздо медленнее моего пульса — неторопливо приближались они, сопровождаемые тихим свистом, и, чем ближе они звучали, тем скорее сердце отстукивало свой бег в висках.
Пока не замерло. Замерло, когда надо мной возвысилась тень мессира Альтьери.
— Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus… — Торопливо зашептала молитву Контессина, выступая предо мной живым щитом.
Тогда я решилась поднять глаза. Тогда и увидела впервые своего дядю Алонзо.
***
Господь всемилостивый, спаси наши души грешные…
Обомлела, не в силах и вздоха сделать. Переживания о замужестве и винодельне, о тосканских лугах и братьях, остались так далеко позади, будто и вовсе никогда не существовали. А существовал только страх. Страх перед мужским телом, сплетенным из крепких мускулов, к которым льнула насквозь мокрая рубашка.
Столь мокрая, что почти прозрачная — отчетливо сквозь ее изгибы мне виднелась широкая мужская грудь, вздымающаяся на вдохе, показывался рельефный пресс, а закатанные рукава обнажали бронзовую кожу огромных рук. Столь огромных, что, сомкнись они на моей шее — переломили бы ее легче соломинки.