Я чувствовала, как по спине ползет опасливая дрожь, предвкушающая продолжение. Склонилась к окошку ниже.
— Зато наш славный герой сходил с ума от ведьмовских чар и был тем счастливее, чем больше времени проводил подле своей красавицы-жены. Но на всякое колдовство своя расплата — мадонна не могла понести. Долгие, долгие годы не дарила она герою детей, и сам город шептался, что-то к лучшему, ибо от союза ведьмы и ее завороженного, ничего, кроме дьявола, родиться не может. И оказались правы.
— Ах! — Боязливый вздох покинул грудь, утопая в черноте оконца.
— Да-да, так и вышло! Грозовой ночью, когда море выходило из берегов и поглощало сушу, ведьма разродилась от бремени, и явился на свет он — чудовище, чье уродство сотворил сам дьявол, но вместе с тем подаривший ему часть своей силы.
— Капитан Алато… То сказка о его рождении.
— Верно, но то еще не конец, обождите, нетерпеливая мадонна. Мальчика отказывались показывать городу, никогда не видели его подле отца или матери, вход в их дом был закрыт. Даже крестили его — и то под покровом ночи, вдали от чужих глаз, так сильно было его уродство.
О Господи… С каждым новом словом Джентоллини мне становилось дурно.
— Так он и рос — запертый в стенах дома, предоставленный лишь матери, что, казалось, и не могла полюбить свое дитя. Отец — наш славный герой, был в походах да в делах, и любил ли он мальчика или нет, то сказка может лишь предполагать. Но, помните, что я говорил о городе? О том, что он не принял ведьму?
— Да, и что мадонны ее боялись…
— Верно, боялись. Боялись, что та приворожит их мужей своими колдовскими глазами да черными кудрями. И оказались правы. — Нет… — Немало несчастных душ поглотила та ведьма на своем ложе, пока муж был в походах, а когда из очередного наш герой не вернулся, отнесла чудовище к морю и бросила его в соленые воды, отдавая на съедение морскому дьяволу.
О, ужас…
— Но мальчишка, будучи и сам одарен дьявольской силой, одолел Божество, и сам стал морем повелевать. С тех пор, говорят, так и плавает по волнам, скрывая уродство за полами черного плаща, и каждого, кто подступится к его владениям, рубит двумя мечами… Ну-с, какого вина желаете, мадонна?
Я стояла, не шевелясь. Спина начинала ныть от неудобной позы, но не было мне до нее дела, в голове все еще звенели слова страшной сказки.
Всего лишь сказка… Это всего лишь местная легенда.
— Джентоллини, это ведь… Это ведь неправда, верно? Сказка о короле пиратов?
— Разумеется, то лишь легенда, я ведь сразу вам так и сказал. Мы, по земле ходящие, можем лишь выдумывать о пиратах то, чего не знаем сами.
Страх порождается незнанием…
Закусила губу, чувствуя, как нащупываю незримую ниточку — совсем тоненькую, едва уловимую.
Ведьмы, привороты, уродство, дьявол… Нет. Нет, здесь точно нет ни слова правды, одна лишь ересь. Мне нужно выдумать, как попасть к Лукреции.
С шумным выдохом распрямилась, размяла спину. Послевкусие страшной легенды горчило язык, требовалось срочно чем-то его запить.
— Джентоллини, подай бутылку кьянти с моих виноградников. — Серебро монет глухо стукнулось о деревянную дверцу. — Спасибо за историю — твоему мастерству сказителя можно позавидовать. И… Спасибо за то, что не будешь распространяться о моих расспросах. — Подле серебряных монет опустилась еще одна, золотая.
— Вас понял, мадонна. Всегда рад помочь.
***
Несколько дней минуло с рассказа Джентоллини о короле пиратов, а слова сказки все еще вспыхивали перед глазами горящими письменами.
Рождаются ли городские легенды из ниоткуда? Или они лишь продиктованы страхом перед неизвестностью?
Существовала ли на свете кудрявая ведьма, или это лишь образ мадонны, красоту которой не вынесли горожанки? Действительно породила она уродливое чудовище, или то присказка злых языков?
Уверена, мадонна лишь слыла ведьмой за свою красоту, и за меньшие поводы в колдовстве обвиняли, уж мне ли не знать. Но дитя… Если и она была красива, и супруг ее тоже, как на свет могло появиться чудовище?.. Хм…