Последние лучи красного солнца тонули в реке Арно, окрашивая все вокруг алым. Камень набережной, темные воды, фигуры немногочисленных гуляющих, и даже черная шерсть — все окрасилось кроваво-красным.
Кошка замедлилась, переставляя лапками чуть более вдумчиво, присматриваясь к окружающим и к воде.
Сердце поднялось к горлу, и я с шумом втянула в легкие воздух.
Я тебе так задам, как придем домой, попадись мне только…
Сбавив шаг, неторопливо проследовала за зверем. Старалась воспользоваться этой небольшой паузой, чтобы привести в порядок дыхание, ответить вежливой улыбкой на случайные взгляды последних горожан. Но как только они остались за спиной, тут же вновь пустилась к Кошке, желая схватить ее за шкирку и обругать самыми последними словами.
Стоило настигнуть бестию, как та замерла. Уселась прямо у каменного ограждения, задрала мордочку, принюхиваясь.
— Мяу. — «Здесь».
И в следующую секунду одним гибким прыжком запрыгнула на камень. Я похолодела.
— Ты с ума сошла?! — Зашипела, бросаясь к ней, но она ловко увернулась от моих рук. — Нет! Даже не думай, нет! — Побежала за ней вдоль набережной, пытаясь ухватиться за черную шерсть, но она была быстрее. — Нет, пожалуйста, кошки не умеют плавать! Я тоже не умею! — Паника захватывала грудь в тиски, не давая выдохнуть. — Пожалуйста, не буду я с тебя шкуру спускать, я все прощу! Кошка, пожалуйста! — Не заметила, как начала захлебываться отчаянным страхом. — Стой! Остановись! Пожалуйста, не надо, я не смогу! Не смогу…
Обернувшись ко мне лишь на миг, силуэт черной кошки вспыхнул в красных лучах заката. А затем спрыгнул с каменной набережной, и вместе с солнцем затонул под водой.
———-
*Фортуна — Луиза Ле Клер из «Тайны графа Одерли» на этом моменте передает всем приветик и машет ручкой))
Попрошу в комментариях прятать свои догадки под спойлер, если платформа позволяет)) Если нет — дерзайте!) Спасибо за вашу поддержку!
21
Глава 21.
Я видела в черных водах Арно лицо Лоренцо, и от этого била крупная дрожь. Бешеным животным кидалась я то в одну сторону, то в другую, носилась вдоль набережной, как запертый в клетке зверь вдоль прутьев — все размывалось, кружилось, пятна настенных факелов рябили в глазах, не озаряя ни единой человеческой тени.
Помогите. Помогите!
Кричала ли я или нет — не знаю, но горло саднило, соленые слезы жгли его изнутри, обливали щеки, застилали глаза, я уже не видела черную голову, погребенную под такой же черной толщей.
Вцепилась в гранитный камень, втягивая в себя воздух, так крепко, так крепко — заскреблись по нему ногти, оставили красные полосы.
— Я не смогла спасти тебя. — Рыдала, глотая ртом воздух. — Я была маленькой, и ты тоже. Ты решил зайти в озеро, как Кошка решила сигануть в Арно, а я, я была такой маленькой, в том н-не было моей вины! Не было!
Закрыла лицо руками, хотелось содрать его с черепа — содрать, чтобы мука закончилась, чтобы больше не видеть ни черных вод, ни златокудрого затылка, в них утопающего.
Насквозь вспоротая этим ужасом, всепоглощающим и безумным, тонула в страхе.
Я уже утонула. Уже! Тогда, на озере Санта Луче, я не смогла его спасти, и всю свою жизнь провела под толщей этой вины! Но я не виновата!
— Я не виновата. — Пролепетала, всхлипывая, утерла рот рукой. Из-под ногтей сочилась кровь. — Я. Не была. Виновата.
Дрожь, подгибавшая колени, мешала завести руки за спину, пришлось приложить усилия — заставить трусливое тело подчиниться.
Я была ребенком.
Пальцы нашли шелковые петли.
Ребенком, который не заслужил проклятий Маддалены, не заслужил провести всю свою жизнь в самобичевании и жгучей вине, потому что я не была виновата!
Шнурки развязались под сильным нажимом, грудь захлебнулась вздохом — резким, таким, что голова закружилась.
Я не была виновата тогда. Но я буду виновата, если не спасу проклятую жизнь сейчас.
Под рывками затрещала ткань — корсет ослаб, впуская в грудь все больше воздуха. Я глотала его, как в последний раз. А затем выскользнула из верхнего платья, вышла из облака багрового шелка.
Ладони легки на камень, что теперь казался ледяным. Одна нога, вторая — и держаться не за что было, и голова кружилась. Вечерний ветер бросал в лицо волосы, и они липли к соленым слезам, окропившим щеки, нос, подбородок.
Я не проживу остаток своей жизни в сожалениях о том, что не смогла спасти еще одну душу. Проклятую, ненавистную, но живую и настоящую.