Я горько рассмеялась ее словам. Достоинство души Эмилио оценить успела — он точно не причинит мне вреда, но что до достоинства в штанах — думать об этом было так же противоестественно, как ходить на руках головой вниз, и я скривилась от одной мысли.
Любовь для брака не главное. Новость, не так ли? Это знала Клариче из прошлого, об этом говорила Бьянка Фелуччи, Фабио, Эмилио, теперь еще и Хулия. Все так живут. И я тоже выживу. Как было бы легко, если бы я вовсе любви не знала!
— Кто жених-то хоть? Поделитесь?
— Мессир Галлеотти?..
— Да ну? Этот толстяк?
— Нет-нет, смотри же. — Я остановилась, вглядываясь в снующих по делам горожан. — Вон там?
— А, да, похоже, что он.
От одного взгляда на тучную фигуру по спине прокатился зябкий холодок. Я вмиг вспомнила, как испугалась его на ужине Фелуччи, и как мужчины высмеяли мое предположение.
Дядя сказал не лезть… А еще дядя сказал, что мечтал обо мне, а потом плюнул на эти слова и отказался жениться. И разве стоит слушать этого великана?!
— Мадонна Висконти! — Маркеллино, приметив меня, уверенно приближался, склоняясь в поклонах. Не убежал, как обычно это делал, но выглядел не менее озабоченно, чем всегда.
— Мессир Галлеотти. — Поклонилась я, снедаемая неясной злостью.
Вся Флоренция боится короля пиратов, но мне бояться нечего — не тронул меня в монастыре, значит и на улице при свете дня не тронет.
— Как ваше самочувствие? — Спросил он. — Тогда, на ужине у Жакомо, вы так скоропостижно ушли…
— Благодарю, все прекрасно. В тот вечер голова разболелась, мессир, вам не о чем беспокоиться.
— Что ж… — Он зажевал губу, черные глазки нервно забегали из стороны в сторону. — Я хотел бы… Вернее, мог бы я… Узнать, что именно стало причиной ваших болей? Вы… Вы не желаете поговорить? Я склонен думать, что вы могли стать заложницей неверного суждения обо мне…
Суждения. Вот оно! — Моментально распрямилась, втягивая носом воздух. — Он знает. Знает, что я догадалась!
— Подождешь меня здесь, Хулия? — Шепнула я служанке, а затем, оглядевшись, поймала момент и утянула мессира в узкий переулок каменных стен.
Капитан Алато. Не могу поверить. Сам! Сознался!
Испуганное лицо Маркеллино загородило силуэт служанки, скрывающий узкий проход от посторонних глаз.
— Я все знаю. — Прошипела. — Я знаю, что это вы!
— Да, я… Я понял, что вы догадались тогда, на ужине… — Тушевался он, утирая со лба бусинки пота. — Послушайте, об этом нельзя никому рассказывать!
— Правда?! Это почему же?
— Потому что… Это может навредить… Прошу вас, мадонна, я так виноват… — Мужчина едва не трясся, краска схлынула с его лица, делая мертвецки-бледным.
И это знаменитый крылатый король, отравивший Жакомо?! Посмешище! И как только он добрался до монастыря?!
— Что вы там делали, Маркеллино?
— Я был на приеме, как и все, и я так виноват, я так… О, Господи… — Провел ладонью по лицу. — Что я должен был сделать? Она такая красивая, и смеялась весь вечер, а потом сама подошла ко мне, и я… Я не знаю, как это произошло…
— Что? Погодите, Маркеллино, о чем вы?
— О Лукреции. Погодите, а вы о чем?
Что?.. Почувствовала, как лицо мое расправляется изумлением, как округляются глаза, приоткрывается рот.
— О Лукреции?.. Что с ней?
— Нет-нет, мадонна, а вы о чем?
— Говорите, Маркеллино. — Сделала шаг к нему, заставляя вжаться в каменную стену. — Что вы с ней сделали?!
— Я… Не могу…
— Лукреция не переживает из-за грядущей свадьбы, ведь так? — Прошептала ему в лицо, холодея. — Не поэтому не выходит на улицу и избегает общества. О, проклятье, Маркеллино! — Я сжала зубы так тесно, что услышала их скрежет. — Что. Вы. Наделали?!
— Я… — Его голос надломился. — Я виноват, но и она тоже! Она сама просила, я лишь пал под ее чарами!
Звон. Хлесткий звон оглушительной пощечины рассек узкий переулок пополам, и мою ладонь пронзило резкой болью.
— Мерзавец! — Схватила его за грудки, с упоением наблюдая, как на щеке расцветает алый след. — Чтобы я не слышала про чары, вы меня поняли?! Никто вас не околдовывал, хватит, черт бы вас побрал, спихивать вину на колдовство мадонн за собственную слабость и подлость! Что с Лукрецией?! Она ждет дитя?!
— Да. Да, она ждет дитя. — Прохрипел Маркеллино, держась за щеку дрожащей рукой.
Жаркий гнев отступил, сменяясь леденящим ужасом. Бархат колета выскользнул из ослабевших пальцев, и я медленно отступила от трясущегося мессира. Качая головой. Силясь поверить в услышанное.