— Нет… Нет, вы же не могли так поступить. Не посмели бы сломать юной мадонне жизнь.
— Клянусь, я как узнал — то было на балу в Венеции, я следующим же днем хотел просить ее руки у мессира Да Лукка, но она закатила скандал! Сказала, чтобы не вздумал даже носу у ее дома показывать — отец никогда не одобрит, а она сама замуж пойдет за другого! Я хотел все исправить, мадонна, клянусь вам, хотел!
Каменела, вспоминая прекрасную Лукрецию. Звонкую, веселую сплетницу, которая мечтала о выгодном браке с красивым и знатным юношей.
— Почему?.. Почему вы?
— Я… Я понимаю, о чем вы спрашиваете. — Понурая голова упала на грудь. — То случилось на приеме у Кателли, она тогда вина выпила, а во мне нашла благодарного слушателя, и я… Все ушли гулять в сад, и она просила сестру оставить нас, та не хотела, но затем послушалась…
— Замолчите. — Шипела, распаляясь вновь. — Замолчите сейчас же, не вздумайте более вспоминать тот вечер. О чем вы думали? Вас могли видеть!
— Никто не знал, кроме ее сестры, мы нашли укромное место и… Послушайте, я заслужил ваш гнев. Поверьте, никто не может покарать меня так, как я сам себя корю! И, клянусь, я хотел говорить с ней, искал с ней встреч, но она не желала меня видеть! Единожды передала записку, что будет избавляться от ребенка, что нашла способ…
— Травы. — Осенило меня. — О, Господи…
Тогда, в аптеке, я выспросила у Джакопости о травах, что покупали куртизанки, и Летиция, должно быть, подслушала! О, нет, нет, нет… Я не окажусь виноватой в смерти невинного дитя!
— Ей удалось?
— Я не знаю, мадонна… Но, судя по тому, что из дому она не выходит, полагаю, что нет. — Хвала небесам! — Чертов венецианец… Она не сказала отцу о своем положении, потому что желала выйти замуж!
А когда мессир Да Лукка узнал, закатил такой скандал, что Франческу погулять отправили, чтобы не слышала его гнева.
— Поэтому вы так странно смотрели на мадонну Монтеверди. Думали, что она знает. И сейчас решили, что мне рассказала, поэтому говорить решили.
— Все так…
— Поэтому так вели себя на балу, и когда встретили нас у аптеки.
— И это тоже верно. Мадонна, я не хочу отказываться от ребенка! Я готов его признать и…
— Вы? Вы готовы признать?! — Злой смешок сорвался с губ. — Теперь это не ваше дело, мессир Галлеотти. Что решила сама Лукреция и мессир Да Лукка?
— Я не знаю…
— Не знаете. Вы не знаете. — Опустила голову, не зная, как уместить в ней все услышанное. — Поверить не могу, что приняла вас за него.
— З-за кого, мадонна?
— Не имеет значения. Я обозналась. Ошиблась.
Чудовищный король пиратов, вышедший прямиком из страшной сказки. Для чего? Этот город и так полон чудовищ.
— И я тоже ошибся тогда. Не жду, что вы сможете меня понять…
— И не надейтесь.
— Вам нам понять, что это такое — быть охваченным агонией желания, когда условности меркнут, а разум притупляется, будто сам дьявол затмевает рассудок. Устоять невозможно.
Алонзо смог. Алонзо устоял. Алонзо извинялся предо мной за то, чего я сама так отчаянно желала, не взял меня даже после того, как нас прервал Эмилио, хоть я сама к нему льнула. Потому что не собирался жениться.
— Мессир Да Лукка хочет выслать меня из города тихо, без скандала, чтобы не очернить имя дочери. Лишить меня места в синьории…
— Вы это заслужили.
— Знаю. Знаю, заслужил…
Бледный, как смерть, Маркеллино Галлеотти подпирал каменную стену узкого переулка, будто только она и держала его на ногах. Он был жалок. Я сглотнула горечь, разлившуюся на языке, и подняла глаза к небу.
— Что вы будете делать?
— Полагаю, отправлюсь к брату в Англию. Попытаюсь начать жизнь там и надеяться, что когда-нибудь снова смогу видеть ее…
— Santa Vergine Maria, salva le nostre anime peccatrici… Я сохраню вашу тайну. Не из-за вас, но из-за Лукреции. Вы же будете молиться день и ночь за здоровье ее и ребенка, и, упаси Бог, ей что-либо когда-либо понадобится…
— Конечно, мадонна. Конечно, я примчусь по первому же зову. Мне так жаль, я… Господи, мне так жаль…
— И мне жаль, Маркеллино. Очень, очень жаль.
Не сказав более ни слова, я выскользнула из переулка и, подхватив Хулию под руку, пустилась прочь.
***
Лестница к покоям сестер Да Лукка казалась непреодолимо длинной. Бесконечной. Ведущий не ко второму этажу, но к самому небу — туда, где Господь располагал судьбами маленьких и глупых людей, запутавшихся в собственных желаниях.
— Клариче? — Летиция закрыла белоснежную дверь за спиной, боязливо оглядываясь по сторонам. — К Лукреции нельзя, Франческа не сказала?