— Где я?.. — Застряли слова в охрипшем горле.
— На корабле.
— На корабле…
Взгляд скользнул выше черных кудрей — к деревянным стенам и столу, к низкому потолку, в который едва не упиралась голова грязного незнакомца. Все было маленьким. Все смердело рыбой. Ромом. И солью.
— В море… на корабле. И меня привез сюда ты. Опоил и привез… Зная, что я боюсь воды…
Невесомая улыбка разрезала лицо все шире и шире, легкие покинул смешок, за ним еще один и еще, и вот я уже хохотала — хохотала, расплавляя зажатые плечи, и истерика лилась из меня наружу бесконтрольным хрипом.
— Слуга церкви! — Вырывались скомканные слова. — Слуга церкви!
Это оправдывало тебя! Я оправдывала тебя! Ведь ты — слуга церкви! Диакон! Будущий священник, противостоящий тьме этого мира! Божественно красивый Фабио!
— И кто ты на самом деле?.. — Наконец, спросила, когда последние остатки воздуха покинули тело.
— Все еще я. Фабио, которого ты знаешь, которому ты доверяешь. Позволь… Позволь мне все объяснить, Клариче… — Просил юноша, что все еще сидел у меня в ногах.
Собраться… надо собраться… Надо домой! Нет! Во Флоренцию, к Эмилио… Думай, думай, думай…- отозвалась голова болью.
— Эй! — Окликнула грязного мужчину — единственного постороннего в крохотной комнатушке. — Ты капитан?
— Я, мадонна. — Хмыкнул он.
— Осыплю золотом, если сейчас же направишь корабль во Флоренцию.
— Сколько дашь? — Два темных глаза сузились жадным интересом.
— Сколько ты весишь. По гроб жизни нуждаться не будешь.
— У нас договор. — Спокойно обернулся к капитану Фабио. — А у нее ничего нет. Мадонна незамужняя, не вправе богатствами распоряжаться, да еще и рассудком повреждена.
— Еще чего?! О принцессе Тосканы слыхал? Так вот это я! Сама дела веду, а во Флоренции жених ждет — знатный синьор, он за мое спасение весь свой банк отдаст до последнего флорина!
— Т-ц! — Цокнул языком мужчина. — Быстрая работенка, легкие монеты… Ага, как же! Взял бабу на борт на свою голову! — Взгляд воткнулся в диакона. — Слушай, святоша, цена выросла. Болезная если истерить будет, с тебя вдвое больше спрошу.
— Как смеешь?! — Вспылила. — Веди посудину к Флоренции, дурак, шанс всей жизни упускаешь! В порядке мой рассудок!
— Чтобы баба в твоих годах и незамужняя, еще и дела сама вела? Хах! — Смешок его скрипнул противнее не смазанных петель. — Принцесса Тосканы, ага, а я — папа римский. Еще и хохочет, как безумная. Вдвое больше спрошу, святоша. — Сказал он, тыча пальцем в Фабио.
— Не обижу. А теперь проваливай, дай наедине говорить.
— Говорите, коль надо, постель мягкая. Или сначала священника прислать?
— К-кого?.. — Во рту пересохло.
— Священника. У тебя и со слухом беда? — Пожал плечами капитан, отпирая дверь над невысокой лесенкой.
— Эй! За языком следи, если дорог. — Отдернул Фабио. — Позже. Сам поднимусь. Сначала говорить надо.
Я обмерла, когда дверь за мужчиной закрылась, и щелчок замка забил последний гвоздь в крышку моего гроба. Тут же отпрянула, отползая как можно дальше к дощатой стене, вжалась в нее всем телом.
— Только попробуй коснуться, и я отгрызу тебе пальцы, Богом клянусь!
— Клариче, Клариче, Господи! — Изумился Фабио. — Я ни о чем подобном не помышлял. Говоришь так, будто вовсе не знаешь меня!
— А что, разве знаю? Ты меня опоил! В ночи из дома выкрал и на корабль привез — что я должна думать?!
— Что я — единственный, кому ты можешь довериться.
— Правда? Себя-то слышишь?!
— Разумеется. Мы обсудим все с самого начала, я… Я не хочу пугать тебя. — Он не спеша поднялся, и, с трудом удерживая равновесие на раскачивающемся полу, добрел до стола. Налил вина из глиняного кувшина — так спокойно и размеренно, будто находился у себя дома. Будто не похитил человека. Не солгал. Не согрешил.
Как… Как я могла быть такой слепой? О, Боже, Алонзо… Алонзо ведь предупреждал! Алонзо предупреждал!
Закрыв глаза, я крепко сжала в ладони гранатовый крест.
***
Вода в моих руках качалась от одной стенки стакана к другой. Качалась каюта. Качались огни свечей. Я сделала несколько больших глотков, желая прочистить голову. Желая оказаться где-то в другом месте. Или в другом теле. Но только не здесь.