***
Боль врезалась в тело, как молот бьет по пламенеющей стали — резким, тупым ударом вонзилась мне в руки, грудь, в голову, ноги — везде. Думала, рассыплюсь, растаю, но холод сковал воедино — сковал и приказал застыть.
Темно. Холодно. Больно.
Вспышки молний бились в зубастой злобе, а больше не видела ничего. Не чувствовала ничего. Только жар, танцующий под кожей — тот, что желал вздохнуть, он разбегался по венам, и успел настигнуть ключиц.
Я уже видела этот сон. Сон, где меня поглощают черные воды, потоками липких щупальц утягивают на дно, где нехватка воздуха раздирает глотку, и звезды падают с небосвода, меняясь местами с землей.
Сон, в котором я умирала. Теперь же взаправду, вокруг, внутри и вовне — везде чернота и холод, да алые всполохи шелка, и я падала камнем ниже, стремглав на морское дно.
Молнии заискрились в легких, зацарапались жаждой жизни. Теснее сомкнула губы, сопротивляясь порыву — все кончится, если вздохну.
А ежели нет? Что, если я ошиблась?
Я ошиблась и так, когда от своего отступила. Когда послушала разум. Когда сделала так, как должно. Ведь не море в том виновато. Не морю суждено было меня хоронить.
Наши страхи. Вот что нас убивает. Не обстоятельства, не тысячи оправданий, не пересуды чужих о том, как должно, не боязливое «а если бы…». Это страх. Он запрещает делать выбор сердцем, потому что это страшно.
Поддаться «люблю» и «желаю» даже страшнее, чем прыгнуть в море, ибо у неудач, сожалений, отказов, нет никакого дна.
Отдавать свое сердце — страшно, по нему ведь и ногами можно. Не мечтать, но пробовать — страшно, ведь ни поддержки ни сыскать, ни согласий. А с разумом, да как должно — правильно и легко. Не осудят. Не спросят. Путь будет прям и прост. Жизнь положить на алтарь чужих ожиданий — это легко.
Но что это будет за жизнь?..
Что за жизнь ждет Лукрецию вдали от сестры и дитя, подле мужа, которому не открыться? Антонио, побоявшегося за любовь бороться? Франческу, чье сердце я нещадно разбила?
И какая жизнь ждала бы меня?..
Соль и вино.
Разум и сердце.
Долг и любовь.
Я испугалась. Ошиблась. Сделала неправильный выбор, избрав долг, как бы не пыталась Флоренция избавить меня от страха.
Судорога выстрелила в грудь, приказывая вздохнуть. Я горела отчаяньем. Жаждой. Желанием обернуть все вспять и прожить жизнь сначала — не терять ни мгновения, никого не слушать, любить, открываться, быть смелой и храброй, быть доброй и понимающей, помогать, принимать, жить.
Жить.
Никогда более не отступлюсь от себя, если буду жить.
Распахнулись глаза в пустотную тьму, распахнулся и рот в ослепительной, до бела раскаленной жажде. Соль в меня хлынула, огонь внутри обернулся льдом, и задрожало тело, идущее ко дну.
Вспыхнуло подвенечное платье в росчерке ярких молний. Тень рассекала потоки, тянула ко мне два крыла. Не видела более. Ощущала. Как сильные руки впились мне в ребра, дернули и тряхнули, как вода ему подчинилась и обернулась бегством — устремилась вниз. До боли сжимались пальцы, приказывали жить.
И как звезды — холодные звезды, зажглись над головой.
***
Биться лопатками — больно, но как мила была эта боль! Опора! Земля! Что-то твердое и родное!
Само тело сразу же перевернулось, глотало ртом мокрый воздух, но изнутри вырывались лишь хрипы, из легких текла вода.
Я задыхалась в кашле. Хрипела, стонала, цеплялась за древесину, оставляя полосы — следы ногтей. Они моментально темнели под морем, что из меня выходило. Из меня. С меня. С волос, что вдруг вокруг лица появились, с ярко-красного платья, что теперь стало винным.
Вдох. И еще. И еще. Уже без хрипа почти, уже почти!
Как же сладок мне воздух! Морской, соленый — не важно, мой любимый запах, отныне и навсегда!
Рухнула на спину, глядя в ночное небо. Каждый новый вздох разгонял кровь по венам, отступала агония, просыпались конечности и рассудок. Я вновь дышала. Вновь видела. Вновь ощущала вкус соли во рту, и то, как он разъедает язык, и не было во всем мире мне чувства роднее.
И я вновь обрела слух. Слышала, как где-то сбоку раздается дыхание — такое же отрывистое и тяжелое, как и у меня. Слышала так же опасливый шепот сзади, но ни языка, ни слов разобрать не могла.
Я жива и я… На корабле. На корабле… — Вспомнила, как здесь оказалась. Вспомнила Божью милость, теперь оставалось лишь ее принять.
Первая попытка встать обернулась провалом — отяжелевшее платье едва ли руку поднять позволило. Потому я пыталась еще, и только оттолкнувшись с ладоней, смогла очутиться на коленях, а затем и вовсе себя поднять.
И взгляд. Взгляд я подняла тоже, благо, это было гораздо проще. Но картина, что мне открылась… Ее было вынести нелегко.