Священник пожал плечами, даже не пытаясь изобразить из себя знающего человека.
— Мадонна?
— Да… — Попыталась собраться я, отгораживаясь от звуков биты, раскачивающихся стен и от дрожи в пальцах, все еще покоившихся на мокром переплете.
Сколько раз я садилась за клятву, так и не написала ни слова! Алонзо говорил так легко… А я … Я не знаю… Не знаю!
Ногти впились в его кожу — так сильно сжала его руку в своей.
— Я… Я беру тебя в мужья. — Прохрипела едва слышно. — Клянусь хранить верность в счастии и несчастии, любить и уважать тебя в болезни и здравии, и не хранить от тебя тайн. Пока смерть не разлучит нас.
— Славно! — Возглас Витторио пронзил теплеющий между нами воздух. — Что ж, что Бог сочетал, того человек да не разлучает, и заключённый вами супружеский союз я подтверждаю, властью Церкви благословляю. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
— Во имя отца, и Сына, и Святого Духа. — Шептал дядя, и я, кажется, тоже.
— Аминь!
— Аминь. — Как только выдох этот выскользнул с губ, Алонзо накрыл их своими. Поцелуй его был отчаянным и крепким — он сжал меня в руках, но лишь на миг. Так же быстро отстранился, а мне захотелось спрятаться — от смущенных слез своих, от глаз священника. Только с ним быть. С мужем, Боже!
— А теперь, Гимн Святого Духа! — Вскинул ладони Витторио.
— Вот с мадонной и споете — останешься с ней, помолитесь. — Алонзо поцеловал меня в лоб, после чего широкими шагами направился к выходу.
Я так опешила, что и слова не могла молвить — окликнула его, когда черный плащ уже намеревался скользнуть в разгар резни. Из распахнутой двери ворвались вспышки молний, боль предсмертных стонов и агония разъяренных хрипов.
— Капитан! Уже уходишь?! — Вскрикнула, вспомнив, как говорить.
— Да. — Как ни в чем ни бывало сказал он, повязывая нижнюю часть лица темной тканью.
— Ты… Ты только что женился.
— И?
— И?! Хочешь, чтобы смерть разлучила нас так скоро?!
— Я хочу быть тем, кто поставит подонка Фелуччи на колени перед тобой, принцесса. Вернее… Королева. — Подмигнул он, а я задохнулась возмущением. — Вернусь быстро, и соскучиться не успеешь. Adiós!
И дверь за ним захлопнулась.
***
Рубиновое кольцо вспыхивало в огнях свечей, подгоняемое скользить по фаланге нервными пальцами. Не могла перестать его прокручивать — кольцо, и воспоминания обо всем произошедшем.
Принцесса… Конечно, кому еще племянницей королю быть… Небось давно это придумал, и посмеивался надо мной все это время! Сам же подсказывал!
Дощатый пол продолжал заливаться водой, стекающей с платья, пока я мерила каюту суетливым шагом.
— И что еще за Adiós?! — Возмущенно бубнила. Ненавидит испанцев! Ненавидит!
— А вы не сильно думали, прежде чем замуж идти, да? — Хмыкнул священник, что вовсю потягивал Бог знает какой бокал вина, развалившись в капитанском кресле. — Но, ежели брак не скрепили до того, то и обернуть все можно, знаете, ведь…
— О чем вы?
— Так бишь, если ложе не делили…
— Нет! Что вы в виду имели, когда сказали, что я не сильно думала? — Где-то наверху лязгнула сталь, и я вздрогнула.
— Возмущаетесь ходите, как вздыбившаяся кошка, будто про короля пиратов не знали. Испанец он наполовину.
— Знала. — Всплеснула раздражение с рук. Сама об этом думала, когда с Лукрецией говорила.
Ненавидит, хотя сам им является. Тяжело же тебе жить, Алонзо… — раздающиесявыстрелы только подтвердили мои мысли.
— Раз знали, чего ведете себя так странно?
Я замерла, удивленно глядя на старика.
— Меня сегодня похитили, затем достали со дна морского, а затем я вышла замуж за человека, что сейчас, возможно, истекает кровью. Достаточно поводов для «странного» поведения?
Выждав с несколько мгновений, Витторио плеснул в кружку вина до края, и протянул ее мне. Я с благодарностью осушила ее в один глоток.
Мое. Авиньонези. — Родной вкус слегка успокоил нервы.
— Вы это, не тревожьтесь так, тут дело-то плевое, вот что скажу. Команда у них небольшая, да и не вояки они, так, торгаши.
— Вооруженные торгаши.
— Что с того? В искусстве мечом махать капитану нет равных.
— А… Почему? Почему не стреляется? — Я вспомнила слова Фабио о жестокости, но теперь никакой веры им не было.
— Не честно, говорит. Коль уж смерть несешь, имей смелость в глаза ей смотреть, иначе как трус будешь, и без разбора чинить самоуправство начнешь. Господи, спаси наши души грешные… — Он наполнил кружку и припал к ней губами сам.