— Не бойтесь, мадонна. Всех отпоем, за всех помолимся, Господи, прости… — Крестясь одной рукой, Витторио легонько подтолкнул меня вперед другой. — Вон, идите… Ждут вас. Осторожней ступайте только, а то платье кровью перепачкаете, жалко будет.
В крови…Ему платья жалко… Платья…
Я едва не упала, попытавшись сделать шаг. Только чернеющая впереди тень с одним крылом заставила собраться. Второе было приставлено к тонкой шее обезображенного юноши.
***
Божественно-красивый Фабио теперь стоял скрученный, с мечом, прижатым к белоснежному горлу. Молния искрила на коже в каплях дождя, подсвечивала горящие гневным пламенем глаза. Не было страха в них. Лишь отчаянье. Столь горькое и безрассудное, что я чувствовала, как оно вяжет мне язык.
Царапины сплошь рассекали лицо, спадали на лоб промокшие кудри. Под глазом расцвел синяк, из уголка губ сочилась кровь. Загнанным зверем он метался в крепких руках Алонзо, но пробить их стальную хватку не мог.
Конечно… Давид и Голиаф. Герой и чудовище. Но победил не тот, кто хитрее, красивее или сильнее, а тот, кто от веры не отвернулся. Все так, как и говорил Алонзо… Все так, как он и говорил.
И ясно, почему он его недолюбливал. Человек, которого кличут чудовищем, проклятым и уродливым, не мог к божественно-красивому юноше иначе относиться, даже зная о его грехах. Как больно, должно быть, ему было видеть меня с диаконом после плаванья…
— Ты… — Прошипел Фабио, едва не плюясь ядом. — Ты?! И вправду за тобой ведь пришел, тварь ползучая!
Удар по ногам — и диакон упал на колени. Низко застонал от пронзившей боли, но стон тот был быстро прерван — запрокинулась голова, оттянувшись за волосы, и вжался меч в жемчужное горло.
Алонзо тряхнул его за волосы, наказывая, но то лишь распалило огонь ненависти в змеиных глазах. Я сжала челюсти, когда наши взгляды встретились.
Он весь теперь будто сбросил кожу — предстал предо мной самим дьяволом, обезумевшим и отчаянным, изворачивающимся змеем, который так желал обрести свободу, но не мог.
А потому… Рассмеялся. Ледяным безумием разливался в шторме его хохот, а губы растянулись в хищной улыбке.
— Вы не можете убить меня! — Скалился он. — Я — Фелуччи! Брат ни за что не простит, и кардинал знает, с кем я!
Мне пришлось сглотнуть вязкую слюну, прежде чем заставила себя говорить.
— Он не смерти твоей хочет.
— Да? А ты у нас теперь за проклятое чудовище говоришь? С дьяволом успела спеться, дрянь? А какую святую из себя строила! Ведь даже я… — Договорить не успел. Миг — и блеснуло лезвие под подбородком, сильные руки расцепили челюсти, протиснулись в рот, обнажая зубы.
В сверкнувшей молнии я увидела, как замахивается меч под его вытянутым языком.
— Нет, стой! — Вскрикнула. — Не надо! Оставь, он… Он будет за языком следить, если не хочет его лишиться. Будет ведь, верно?
Даже не знаю, чьи глаза распахнулись шире в немом ужасе — мои или его. Я боялась не меньше диакона, что теперь не шевелился и не издавал ни звука.
С недовольным рычанием Алонзо вернул меч к шее — и движение вышло столь резким, что треснула белоснежная кожа, побежала по ней тонкая струйка крови.
Фабио зашипел, корчась от боли.
— Чего… Чего хочет от меня?
— Что бы ты извинился. — Я подняла глаза на Алонзо, и тот медленно кивнул.
— Извинился?.. За то, что спасти тебя хотел, глупая? — Рука сжалась в его волосах, оттягивая кожу на голове. — Король пиратов… Подумать т-т-только… Не виноват перед тобой! Не хотел воли лишать — силой не взял ведь, не взял?! Исповедаться съездил, благословения просить — по чести все сделать хотел, а ты! Ты… С королем пиратов… — Грудь его вздымалась рваными хрипами. Он едва мог дышать — от страха ли, или от прижатого к горлу меча. — Сам дьявол из моих рук вырвал… Почему? Почему тебя? Да кто ты, черт тебя дери, такая?..
Я?..
С глубоким вздохом распрямила плечи, приказывая боязливой дрожи угомониться. Оставила усталость, холод и страх. Сделала шаг вперед, нависая над мертвецки-бледным лицом багряной тенью, и тихо ответила:
— Я — Клариче Висконти. Королева пиратов.
Одна лишь секунда, и, прежде чем лицо его успело вытянуться изумлением, рукоять меча обрушилась на мокрый затылок. Зеленые глаза закатились, и тело диакона рухнуло мне прямо под ноги.
Я даже не отскочила от поднятых всплеском брызг. Наблюдала за телом юноши, лишенным сознания, и не чувствовала ни-че-го. Ни жалости. Ни сожалений. Ни желания спрашивать, какая судьба его ждет. Вдоволь насмотревшись на то, как стекают капли по исцарапанному лицу, медленно вернула вопрошающий взгляд к Алонзо.