— Что? — Пожал плечами он. — Если бы мальчишка продолжил болтать, точно прибил бы. А нельзя. К сожалению…
Привычным движением он убрал за спину меч, кивнул какому-то рослому мужику, и тот закинул тело диакона на плечо, будто мешок с зерном. Замельтешила остальная команда. Корабль ожил. А я, наоборот, обмерла будто — покидали меня последние силы, и даже стоять вдруг стало нестерпимо сложно.
И холодно…
С раскатом грома небо выдохнуло на нас всю свою боль и злобу в последнем залпе ледяного ливня. Его косые капли разлетелись по пустеющей палубе. Чьи-то тела оттягивали вниз пираты, кого-то обирали и кидали в море, кто-то затянул песню на незнакомом мне языке, Витторио не спеша молился. Успокоилось все. Вернулось на круги своя, будто бы и не произошло ничего… необычного.
Остались мы двое. Корабль. Море. Алонзо положил руки мне на плечи, растирая их, желая согреть.
— Совсем замерзла, родная. Надо еще потерпеть немного — пару часов, и в аббатстве будем.
А что затем? — Не сумела сказать, чувствуя, как растекаюсь в его руках бесформенной тенью. Уперлась ладонью в грудь, чтобы не упасть.
— Тише, моя храбрая бестия. Все закончилось. Все позади. Пойдем, отдохнешь немного, а там уже и переодеться сможешь, глазом не успеешь моргнуть — вернемся домой.
Домой… Домой.
Кивнув, я позволила подхватить себя на руки и подчинилась капитанской воле.
***
Скрип колес по тосканским дорогам, да гулкое сердце, бьющееся под моим ухом, мешали провалиться в сонное забытье. Я сжимала его одеяние в пальцах, прижимаясь к большому телу всем своим — продрогшим, беспомощным и, наконец, сухим.
В аббатстве дали полотенец и одежды. Я едва не уснула в растопленной до жары келье, пока Алонзо объяснялся с кардиналом, и все рождающиеся вопросы угасали в потрескивании огня.
Сейчас же вместо огня убаюкивал жар его тела. Две руки большие, обвившие всю меня, гладящие по волосам. Его борода щекотала макушку, ласково целовали губы. Ни на миг с отправления не отпустил. Я чувствовала, как неотрывно наблюдают за мной оба глаза.
— Ты дрожишь. — Шепнул едва слышно, и вибрация низкого голоса разлилась по телу. — Холодно?
— Иногда… — Боль прожгла горло. — Иногда — слишком жарко.
— Заболеешь, родная.
— Оно того стоило.
Мягкий смешок утонул где-то надо мной, когда крепкие руки прижали к груди теснее.
— Безрассудная. Не жалеешь?
— О чем?
— Обо мне.
— Почему я должна жалеть?..
— Я — пират.
— А еще хороший притворщик… Ах! — Распахнулись глаза. — Ты ведь говорил об этом! Сам предупреждал!
Довольная улыбка засверкала на его лице, озаряя карету ярче рассветного солнца.
— Вот именно, предупреждал.
— И тогда, в палаццо Фелуччи, как ты меня ругал… Как ты меня ругал за то, что я в аббатстве была! А ведь сам знал все это время! — Собрав последние силы, ткнула его кулачком в грудь, он лишь глухо рассмеялся этой слабой попытке.
— Тише, разбойница! Я действительно из себя вышел — ты ведь сама мне о поездке не сказала!
— Сказала!
— Но поздно! Должна была сказать сразу же, как я вернулся.
— Я хотела, но… Прибыл Эмилио, и…
— И я тебя отверг.
— Да. — Я ущипнула его за щеку, желая сделать больно, но он ухмыльнулся, перехватывая мою руку своей. — Ты мне сердце разбил!
— Себе — тоже. Но иначе не мог.
— Лгать не хотел…
— Именно, Клариче. Кто же знал, что… Что ты принять сможешь. — Веселые искорки в глазах его потухли, медленно он положил мою руку себе на колени, задумчиво проглаживая костяшки.
Я переплела наши пальцы, наслаждаясь его теплом.
— Алонзо?.. Я ведь кошку проклятую привезла к тебе. Ты должен был понять, что не испугаюсь.
Он хмыкнул, поджимая губы.
— Дело не в страхе или в проклятье, которого, очевидно, нет. Я скрываю не только часть лица, но и часть жизни.
В море — один глаз открыт, на суше — другой…
— Никогда бы флорентийцы не дали власти, если бы знали, это ясно, но… Почему в море не открылся? Проклятый самим дьяволом король был бы еще страшнее, если бы проклятье его было видно.
— Слишком яркая примета, по которой могли бы опознать. И, как я и говорил тебе, моряки — не важно, служивые или пираты, народ суеверный. Знай кто о моем изъяне, на милю к кораблю бы не подпустили.
— Хм… Ты тогда повязку надел? Когда в море впервые пошел?
Он мотнул головой, будто вытолкнуть из себя слова о прошлом не мог.
— А до того… До того дома не покидал? Правду сказки гласят?