Я нащупала его руку и поднесла пальцы к губам, поцеловала каждую костяшку. Сердце сжималось от горечи за него.
Я тебя люблю. Я люблю.
— Так что, когда отца ранили, все пошло в… Пекло. Он сильно страдал перед смертью. Лишился ноги, но и это не помогло, он умирал долго и мучительно, а она… — Он глубоко вздохнул. — Она водила в дом любовников, когда он еще не испустил последний вздох.
Я стиснула зубы, крепко зажмурившись.
— И ты продал дом.
— И я продал дом.
— И жениться не хотел, и в семью не верил.
— Не хотел. И не верил.
Алонзо…
Он прогладил мою щеку кончиком пальцев, смахивая скатившуюся слезинку.
— Но то было уже после. После того, как отец умер, я твердо решил, что дома не останусь, хотел уйти в море. Отец любил, и я решил, что мне понравится. На флот не брали, но взяли на пиратское судно. Что за времена были… Ужасные. Тяжелые. Страшные. Но в этом ужасе по-своему прекрасные и дорогие.
— И ты стал помогать плотнику и…
— И служить на буканьерском судне, все так, как я и рассказывал. Повязку только переменил — здесь мое увечье пришлось как нельзя кстати, ибо я мог назваться кем угодно, стать кем угодно, и никто бы меня во Флоренции не опознал. Мальчишка Альтьери-то голубоглазый.
— Ты же сказал, что вы с отцом выдумали потерю глаза?
— Верно. Но как вернулся, я начал плодить слухи с самыми разными версиями о том, как я его потерял, чтобы все сложнее было докопаться до правды.
— Но как?
Грудь Алонзо сотряслась усмешкой, которая совсем мне не понравилась.
— Куртизанки, да?
— Да, родная. Куртизанки. Крайне болтливые создания, и это оказалось полезным.
— А я ведь так старалась добраться до правды!
— И у тебя ведь получилось, верно? — Его пальцы скользнули вниз по моей щеке, обвели нижнюю губу в невесомом жесте. Мне захотелось укусить его, но ослабевшее тело отказывалось подчиняться. — Ты — одна из пяти людей, кто знает правду.
— Я, Эмилио… Кто еще?
— Кардинал Фелуччи, конечно же, Жакомо и Луиджи.
— Поэтому он всегда так невозмутим…
— Разумеется, поживи с его с пиратом, вовсе перестанешь удивляться. — Легко рассмеялся он. — Но, мы забегаем вперед. После нескольких лет в море, когда уже мог принять наследство, занял место в синьории, но домом заниматься не стал — продал.
— А как же мать?
— Она незадолго после меня покинула город. Ничего не сказала, не оставила письма. Просто… Ушла. Взяла денег и бежала с каким-то неизвестным юношей в Испанию. Больше я ее не видел.
— Она… мертва?
— Да. Я искал ее, но… Судя по всему, прожила она не слишком долго — в Испании следы ее путались, она меняла города и мужчин, а кончину и вовсе нашла в монастырских стенах. Быть может, захотелось покаяться под конец, а может и идти больше было некуда… Мне неизвестно. Наверное, то даже к лучшему — она никогда ни в чем не препятствовала. Я чувствовал себя свободно и в море, и на суше, к тому же мои таланты очень скоро понадобились синьории.
Я нахмурилась, собираясь с мыслями, вытягивая себя из сонливого морока.
— Точно… Я ведь думала… Говорила тебе даже, что капитан Алато и в синьории сидеть может.
— И ты была чертовски права! — Усмехнулся он. — Когда пошли разговоры о противостоянии испанскому натиску, я смекнул, что смогу быть очень полезен, раз морское дело знаю, да и испанцев, по очевидным причинам, не люблю. Тогда держали совет с Жакомо и кардиналом, что напрямую брать их флотилию нельзя, ибо и сами погибнем, и венецианцев с собой утащим, нужно время, чтобы собрать силы. Но время, родная… Вещь коварная. Работало на нас, но и на испанцев тоже — обогащались за счет Милана и земель нового света, а того нельзя было допустить. Нужно было останавливать их корабли, и не просто останавливать, но забирать все содержимое себе.
— И тогда появился капитан Алато?..
— И тогда появился капитан Алато. — Толика гордости прорезалась в его приглушенном голосе. — Уговор был таков: я разоряю испанские и миланские корабли, и половина награбленного идет в церковную казну — для этого с кардиналом и имеем дело, для того он в аббатство и приезжает. А уже из казны святой церкви будет выделены средства на взятие Милана, когда мы будем готовы.
— Мы готовы. — Шепнула я.
— Что?
— Мы готовы. Я знаю, как получить Милан.
Его пальцы мягко подняли мой подбородок, заставляя смотреть ему в лицо. Пришлось приоткрыть глаза, и я прищурилась от рассветных лучей, что плескались в радужках его глаз.
— Что ты сказала?
— Кусок папской армии синьория получит — это ясно. Мое приданное, которое должно было отойти Эмилио, но теперь отойдет тебе, вы пустите на наемников, но и это не все — Жакомо Фелучи в долгу предо мной за спасенную жизнь, и теперь, полагаю, так же и за жизнь его брата. Он даст столько, сколько нужно.