Я опустила глаза на пустеющую вазочку с десертом. Вот как судьба разыграла свою карту… Тот, кто отдал свою дочь пленницей, и сам теперь будет в плену.
— А что Франческа?
— О, она подумала, что я ее обманываю. — Мечтательно улыбнулся Эмилио. — Я не рассказал, разумеется, за кого именно ты вышла замуж, рассудил, что ты должна то сделать сама, когда посчитаешь нужным. Несколько дней она не могла поверить моим словам и намерениям. Потом еще пару дней плакала. И каждый день приходила спрашиваться о твоем здоровье, так что нужно ее навестить! Пойдем сегодня же?
— Конечно, но… Погоди. Расскажите о последнем. — В глазах моих заклубились опасливые тени, когда я перевела их на дядю. — Что стало с Фабио Фелуччи?
Его пальцы сжали бокал через чур сильно, от чего костяшки побелели. Но он смог заглушить горечь вспыхнувшей ненависти глотком вина.
— Мальчишка принял постриг.
— Постриг?!
— Именно. Монастырь Святого Иоанна Вердарского получил нового монаха, будь он проклят. Я бы желал ему иной участи, но портить отношения с его братом и дядей нам нельзя, а они умоляли сохранить мальчику жизнь, поэтому и определили в монастырь. Все ради семьи.
— Все ради семьи… — Едва слышно повторила я.
Воистину пути Господни неисповедимы… Дорога, по которой Фабио хотел сбежать от Бога, именно к нему и привела.
Воспоминание о змеиных глазах, и его смех — обезумевший, раскатистый смех, волнами расходились внутри, и я поспешила сморгнуть их.
— Монастырь святого Иоанна Вердарского? Никогда не слышала о таком.
— Он в Боббио — глушь несусветная. Будет молиться, гулять в лесу да переписывать священные тексты до конца своих дней. Быть может, в один из этих дней и раскается. Я так жалею, что ты не позволила отрезать ему язык…
— Пожалуйста, не будем об этом. Я не хочу…
Меня прервал скрежет распахивающихся дверей и возмущенные крики родного голоса. Голоса, натянутого переживаниями до крикливого звона — да такого, что он изливался из пышной фигурки кормилицы по всему палаццо, достигая и наших ушей.
Я в миг похолодела, переводя взгляд на дядю.
— Надо сказать ей. — Спокойно заметил он. — Сделаем это сейчас?
Я… Я…
— Кларче?! Клариче, ты уже на ногах?! — Доносились крики Контессины.
О, Господи, нужно сказать… Нужно сказать…
Полагаю, я смогла кивнуть, когда Алонзо ласково прогладил тыльную сторону моей ладони теплыми пальцами. А затем отпустил — чтобы подняться и поприветствовать запыхавшуюся Контессину.
Та ураганом ворвалась сквозь двери столовой, срывая на ходу шаль — и на Алонзо ей было наплевать, как и на Эмилио — она тут же кинулась в объятия ко мне, сбивчиво выкрикивая то ли приветствия, то ли порицания.
— Ах! Как ты, милая? Поправилась?! Конечно, поправилась — да только вот Контессина сама едва не слегла, как узнала, что Клариче перед свадьбой заболеть вздумала! Уж терпеть не могла — сама к тебе приехала, раз ты домой не собираешься! И не стыдно тебе?! Разумеется, не стыдно! Ох, а исхудала-то как, бедная… А чего это бедная?! Платье ведь теперь подшивать придется
— Контессина. — Глотнула воздуха, выворачиваясь из крепких объятий. — Я чувствую себя прекрасно, честно. Совсем здорова, играем свадьбу, как и планировали, все хорошо, обещаю! А платье… — Испорченное платье я в монастыре оставила. — Платье подошьем. Все успеем, не тревожься, прошу тебя.
— Buongiorno, синьора Грасс. — Принял на себя удар Алонзо. — Чудесно выглядите.
— Не надо, мессир Альтьери! Не надо! Вы куда смотрели?! Как допустили подобное?
— О, я бы никогда подобного не допустил. — Сказал он, изо всех сил сдерживая смех. — Но, уверяю, более такого не повторится.
— Конечно! Конечно, не повторится! Ох, бедная моя Клариче… — Гладила меня по плечам кормилица.
— О, все хорошо, синьора Грасс! — Подхватил Эмилио. — Buongiorno, мы как раз обсуждали, что пора возвращаться на винодельню! Прошу — присядьте, позавтракаем. И все обсудим. А я, пожалуй, удалюсь… — Я зыркнула на него широко-распахнутыми глазами, безмолвно умоляя остаться. Но он лишь покачал головой, расплываясь в улыбке. — Мне пора… Пора начинать дела.
— Спасибо, мессир Строцци. — Контессина подозрительно прищурилась, но приглашение все же приняла — опустилась прямо напротив меня.
Молчаливую поддержку Алонзо я чувствовала кожей — лазурный глаз, кажется, переливался вовсе не боязливым ужасом, но смешливым предвкушением.
Смешно ему! Смешно! — Я прикрыла глаза, настраиваясь на тяжелый разговор.
К счастью, времени, чтобы продумать свою извинительную речь, было предостаточно — следующие полчаса Контессина без умолку сокрушалась о моей беспечности и о том, сколько же переживаний я ей доставила. Будто все недовольство, копившееся с момента моего исчезновения, она заталкивала в пороховую бочку, и та, наконец, взорвалась. После взрыва этого, впрочем, кормилица медленно смягчалась. Даже не знаю, что помогло в этом больше — вино и завтрак, видеть меня здоровой, или же уверения Алонзо, что свадьба все-таки состоится и он лично за всем проследит. Пару раз он обращался ко мне с вопросительным взглядом, но я отвечала лишь поджатыми губами.