— Подойди.
Щелчок — и дверь заперлась за мной, отрезая путь назад. Я повиновалась, и свеча, выдающая дрожь пугливых пальцев, опустилась на стол подле бокала.
— Признаешься в непристойности своих намерений. — Едва слышно сказал он, облизывая губы. — Откуда столько дерзости?
— О… Полагаю, в дядю.
— В дядю… И каков он?
— Невыносимый.
— Правда?
— Грубиян.
— Какой кошмар.
— Пьет вино, курит трубку, ругается.
— О, и разве пристало добропорядочной мадонне попадать под столь дурное влияние? Мне стоит оградить тебя от него.
Он невесомым касанием пропустил черный локон сквозь пальцы, убрав его с моих ключиц. Кожа вспыхнула там, где он почти — почти — дотронулся, желая ощутить большие руки на моих маленьких косточках.
— Не стоит. — Шепот дрогнул в сужающимся пространстве между нами. — Я сама хочу ему поддаться.
— Церемония через неделю. — Угрожающая серьезность сковала голос в металл. — Ты не хочешь подождать?
— А… А ты?
— Нет. Видит Бог, я и так чертовски-долго ждал — желал овладеть тобой еще в Венеции. — О… — Но я думал, что подождать хочешь ты. Если такова твоя воля — хорошо, я не буду противиться. Решай. Только быстро, покуда я не успел пожалеть о своих словах и не набросился на тебя сейчас же.
Затрепетали ресницы, и рваный вздох выпорхнул из груди.
— Я не хочу ждать.
— А чего ты хочешь? — Склонился так близко, что шепот коснулся губ. Вскинутая бровь и лазурь в глазу полоснули меня чем-то стальным и жадным.
— Хочу твоей стать, Алонзо. — Надломился беспомощный голос. — И чтобы ты моим был.
— Знаешь, о чем просишь?
— Н-немного знаю…
Волнение затопило внутренности, выступило на щеках робким румянцем, пробралось куда-то ниже и глубже, закручиваясь тугим жгутом.
— Я научу.
Когда кончик его языка скользнул по мочке уха, я вздрогнула и тут же прильнула к нему, как льнет к хозяину кошка — в слепом желании ощутить его еще раз. Там. И на шее. И вниз по плечу, и еще… Вместо этого он отпрянул, а мне захотелось взвыть — вцепилась в рубашку когтями, не позволяя теплу исчезнуть.
— Я не смогу рассмотреть тебя, если будешь так близко. А я хочу рассмотреть тебя.
Теплые ладони легли на плечи, подчинили меня его воле с устрашающей легкостью. Глаза сомкнулись, когда резким рывком ткань сбросилась вниз, обнажая каждый из моих изгибов.
Вот и все. Ни преград, ни защиты, ни стен, ни ткани — ничего, за что можно было бы спрятаться.
Я стояла пред ним полностью обнаженная. Чувствовала кожей, как оглаживает меня прохладный воздух и горячий взгляд. Слышала, как он шумно сглатывает, как шорох ладоней сменяется чем-то мягким и невесомым, как если бы он пропускал сквозь волосы пальцы.
Снял повязку.
Вечность смотрел на меня, не прикасаясь. Взгляд его столь плотояден и пронзителен, что я чувствовала его жар даже с закрытыми веками.
Первое касание. Вся обернулась огнем, что очерчивал ребра — туда опустилась его ладонь, там зарделся пожар. Оглаживал меня всю, не упуская ни единой клеточки тела, будто впитывая каждый изгиб шероховатыми ладонями. Вытачивал из камня, пробуждая волнительную дрожь, оставляя кожу одиноко холодеть после того, как ладони двинутся дальше. Когда большой палец скользнул под моей грудью, я не удержала боязливого всхлипа.
Жалкого. Беспомощного. Едва не дернулась, чтобы спрятать стыдливый румянец в ладонях.
Тогда Алонзо замер. А затем сделал так еще раз, наслаждаясь сладкой пыткой — вновь огладил кожу под грудью, но медленнее и с нажимом, а я сжала зубы, отрезая возможность всхлипнуть вновь.
— Упрямая мадонна. — Улыбка в его голосе сплелась с чем-то опасным и искусительным. — Не заставляй себя молчать, это ни к чему. Я хочу слышать, как ты стонешь для меня, Клариче.
Сама суть его слов растворилась в вспышке ощущений, когда ладонь обхватила мою грудь целиком, сжала ее. Тогда я распахнула глаза, желая сбежать от неизведанного чувства, но не смогла — оно уже поглотило.
Подчинило. Сузило сознание до крошечной точки, обратило все естество туда, где кончики его пальцев сжимали затвердевший сосок. Низ живота заныл в томительном желании. Он разглядывал меня, как святейшую из святынь, но вовсе не благоговение в разноцветных глазах плясало — он не колени хотел преклонить, но осквернить. Забрать. Овладеть.
Легонько коснулась изгиба его шеи, вопрошая разрешения. Потянулась к нему губами, но он предостерег кивком головы.
— Развернись.
Развернись?.. Я даже не успела ощутить себя выставленным на прилавок фарфором, прожигаемым взглядами и руками, как он сам повернул меня. Откинул со спины волосы, и движение его вышло смазанным и быстрым. Пальцы расплавили каждую из косточек позвоночника, замерли на пояснице, после чего вернулись вверх — к плечам, рукам, я зажмурилась, сведя вместе колени. Слишком мучительно. Слишком горячо.